— Засуньте свои ножи для масла в угол, вы, хлопкорезы с пальцами-бананами! — сказал я, стараясь выглядеть скучающим и лишь слегка раздраженным. Винтовки не дрогнули. Я вытащил свою трость и похлопал ею по руке в перчатке, давая им время подумать. Дула винтовок опустились — совсем чуть-чуть. Я быстро продолжил.

— Где вход в апартаменты Барона? — потребовал я.

— Э-э-э… Вот апартаменты Его Превосходительства, сэр, но дозволено ли полковнику…

— Не устраивай мне лекцию, ты, молокосос, — перебил я. — Думаешь, я был бы здесь, не имея на то разрешения? Которая тут приемная? Черт бы тебя побрал!

— У нам приказ, сэр, — сказал он хриплым шепотом, как будто не хотел слышать, что говорит. — Никому не позволять подходить ближе, чем к той последней двери сзади нас…

— Мы получили приказ стрелять на поражение! — перебил его другой. Он был немного старше, лет, может, двадцати двух. Теперь я набросился на него.

— Я жду ответа на вопрос! — сказал я тоном, похожим на то, как груженый товарняк давит пивную банку.

— Сэр, Статьи…

Я прищурился.

— Думаю, вы найдете, что параграф Два-БЭ касается Специальных Космических Сверхсекретных Курьеров, — сказал я ему. — Когда вы закончите дежурство, позаботьтесь о своем наказании. А теперь в приемную! И побыстрее!

Штыки уж вяло повисли. Младший из них облизнул губы.

— Сэр, мы никогда не были внутри. Мы не знаем, как там все устроено. Если полковник хочет просто взглянуть…

Другой охранник открыл рот, чтобы что-то сказать. Я не стал дожидаться, чтобы узнать, что именно. Я встал между ними, бормоча что-то о чертовых новобранцах и важных сообщениях, и повернул изящную ручку на большой бело-золотой двери. Я остановился, чтобы сурово взглянуть на двух часовых.

— Надеюсь, мне не нужно напоминать вам, что любое упоминание о передвижениях Космического Курьера карается медленной смертью. Просто забудьте, что когда-либо видели меня. — я вошел и закрыл дверь, не дожидаясь реакции на свою тираду.

Глава 14

Барон неплохо справился с оформлением. Комната, в которой я находился, — что-то вроде гостиной, совмещенной с баром, — была устлана двухдюймовым нейлоновым ворсом цвета морского тумана. Ковер вздымался по краям, обрамляя стены, обитые бледно-голубой парчой с крошечными желтыми цветочками. Барная стойка представляла собой отполированное бревно тикового дерева, расколотое посередине, а стоящие на нем бокалы были похожи на тонкую полупрозрачную бумагу, на которой были выгравированы изображения нимф и сатиров. Откуда-то доносился приглушенный свет и тихая мелодия, которая, казалось, напоминала о юности и любви, прошедших давным-давно.

Я прошел в следующую комнату, где было более мягкое освещение, сияние вручную отполированных редких пород дерева, дорогие ткани и широкие окна с видом на темное ночное небо. Музыка лилась из длинного низкого встроенного динамика, увенчанного лампой, тяжелой хрустальной пепельницей и букетом оранжерейных роз. В воздухе витал аромат — не русской кожи и гаванского листа, которые я учуял в холле, а более тонких духов…

Я обернулся — и посмотрел в глаза девушке с длинными черными ресницами и блестящими черными волосами, ниспадавшими на обнаженные плечи. Рука, гладкая и белая, как взбитые сливки, лежала на спинке стула, в ней был шестидюймовый[54] сигаретный мундштук, а бриллиант на нем был такой же незаметный, как хромированный колпак колеса.

— Вы, должно быть, чего-то очень сильно хотите, — пробормотала она, хлопая ресницами. Я почувствовал дуновение ветерка с расстояния в десять футов. Я кивнул. В сложившихся обстоятельствах это было лучшее, что я мог сделать.

— Что же это может быть, — размышляла она, — что же может стоить быть посаженным на кол? — ее голос был таким же, как и все остальное в ней: ровным, отточенным и расслабленным — и с большим запасом дерзости. Она небрежно улыбнулась, затянулась сигаретой и стряхнула пепел на бесценный ковер.

— Вас что-то беспокоит, полковник? — спросила она. — Вы не кажетесь разговорчивым.

— Я начну разговор, когда прибудет Барон, — сказал я.

— В таком случае, Джексон, — раздался пронзительный голос у меня за спиной, — ты можешь начинать в любое удобное время…

Я развел руки и медленно повернулся — на всякий случай, вдруг мне в спину нацелен нервный пистолет. Барон стоял у двери, безоружный и расслабленный. Охраны поблизости не было. Девушка выглядела слегка удивленной. Я положил руку на рукоять своего пистолета.

— Откуда вы знаете мое имя? — спросил я.

Барон указал на стул.

— Садись, Джексон, — сказал он почти ласково. — Тебе пришлось нелегко, но теперь с тобой все будет в порядке, — он прошел мимо меня к бару, наполнил два бокала, повернулся и предложил один мне. Я чувствовал себя немного глупо, стоя там и теребя пистолет. Я подошел и взял выпивку.

— За старые добрые времена, — Барон поднял свой бокал.

Я выпил, это был настоящий старинный напиток. Все верно, по сравнению с таким ром казался 76-ым от Эксона[55].

— Я спросил вас, откуда вы знаете мое имя, — сказал я.

— Все просто. Я когда-то знал тебя, раньше…. — он слабо улыбнулся. В его лице все еще было что-то такое…

— Тебе идет форма драгунского полка Пенсильвании, — сказал он. — Намного лучше, чем ты смотрелся в синей форме аэрокосмического полка.

— Боже милостивый, — сказал я. — Тоби Мэллон…

Он провел рукой по своей почти лысой голове.

— Волос на макушке стало немного меньше, плюс борода в качестве компенсации, несколько морщин, небольшая горбинка. О да, я изменился, Джексон.

— По моим прикидкам, тебе сейчас около восьмидесяти лет, — сказал я. — Деревья, состояние зданий…

— Почти угадал: этой весной исполнится семьдесят восемь.

— Ты хорошо сохранился, Тоби.

Он покачал головой.

— В банках ты был не один, но твоя банка оказалась получше, чем у меня. Моя вышла из строя двадцать лет назад.

— Ты хочешь сказать, что прошел заморозку так же, как и я?

Он кивнул.

— Я понимаю, что ты чувствуешь. У Рипа Ван Винкля нет ничего общего с нами.

— Только один вопрос, Тоби. Люди, которых ты послал за мной, больше интересовались стрельбой, чем разговорами. Я мог бы и не добраться сюда. Интересно, почему.

Мэллон протянул руку.

— Небольшое недоразумение, Джексон. Я приказал казнить этого дурака. Ты добрался, и это все, что имеет значение. Теперь,