– Понимаешь, я русский. Подслушал разговор охранников, пока вы спали, – соврал я.

– Ты понимаешь их язык?

– Ты тоже должен понимать этот язык. Нас всех научили, только у тебя эти знания еще не проявились. Но, уверен, скоро появятся. Как называется место, где мы находимся? – спросил я его на общем языке, и он, не задумываясь, ответил:

– Видимо, корабль. – И удивленно заморгал. – Я тоже понимаю этот язык.

– Вот видишь, все просто.

– А русский это как? Я читал Достоевского.

– Молодец. А я вот не читал.

– Не читал? – удивленно воскликнул Дарси. – Почему? Это же классика. – Я отшутился:

– Понимаешь, мы, русские, довольно странные люди. Нас общей мерой не измерить. В голове у нас тараканы, в животе – бабочки. В одном глазу соринка, в другом – бревно. В ребре – бес. Сердце в пятках, в желудке – путь к сердцу. На носу зарубки, на лбу – письмена. На ушах – лапша. На душе – камень. В крови – молоко, в горле – кость, а в печенке – все надоело. Мы сами себя не понимаем.

– Ты это серьезно? – испуганно спросил Дарси.

– Еще как, – ответил со вздохом я. – Мы, русские, всегда говорим о мире, а остальной мир думает, что мы хотим воевать. Нас не понимают и боятся. У нас был Ленин, партия, комсомол, а потом они стали капиталистами.

– Кто, и Ленин? – спросил обалдевший от моих слов кениец. – Я его знаю.

– Нет, тот лежит в мавзолее, и все ждут, когда он встанет и позовет Сталина порядок наводить.

– Вы занимаетесь вуду?

– Нет, сейчас мы пытаемся подражать западному миру, потеряв свой. Что имеем, не храним, потерявши – плачем.

– Да вы сумасшедшие! – искренне воскликнул Дарси.

– Вполне возможно. Мы еще не определились с диагнозом. Что это: широкая русская душа или глупая наивность? Или… самое настоящее сумасшествие. Развалить такую страну, у которой было двадцать пять процентов мирового валового продукта… Правда, не самого высокого качества, но это частности. Хуже, что сначала партийные боссы пытались сделать из страны тюрьму народов, а теперь они же в другом обличии превратили страну в огромный рынок китайских товаров…

– Поэтому ты тут? Сбежал из своей страны? – Я спорить не стал и просто кивнул. – Да, понимаю, – покачал он головой.

Остальные пленники прислушивались к нашему разговору, но они не понимали английского языка. Они были или индейцами, или креолами. Худощавыми, крепкими, с красно-коричневыми лицами. Я понял, что, глядя на нас, они увидели во мне человека, который разбирается в ситуации, и один из них спросил:

– Гринго, ты понимаешь, что происходит? – Он спросил на испанском, я ответил на новом, внедренном в них языке:

– Мы на корабле инопланетян. – И они меня поняли. Ошарашенно помолчали, и тот же мексиканец спросил:

– Это зеленые человечки?

– Нет, они обыкновенные люди, как мы, только их мир гораздо технологически развитее, чем наш. Они нас похитили для работы на рудниках. Мы для них дикари.

– Мы рабы? – спросил он, и лицо его вытянулось.

– Да, почти рабы, – не стал врать я.

Лучше бы я этого не говорил – слова повисли в воздухе, и тут же раздался оглушительный шум и крик. Обезумевшие пленники заорали, попытались сломать решетку.

На шум примчались три охранника, как три вестника апокалипсиса. Они возникли из глубин коридора и направили на нас свои разрядники. В их глазах не было ни капли жалости, лишь холодная решимость причинить боль. Я, не раздумывая, бросился под нары, чувствуя, как страх парализует каждую клетку моего тела. За мной стремительно спрятался кениец, а остальные пленники, охваченные паникой, попадали на пол, издавая душераздирающие крики и стоны.

– Сегодня жрать не получите… Вы гнилое мясо, – прокричал один из охранников, словно ставя точку в нашем жалком существовании.

Камера постепенно наполнялась новыми пленниками. К нам прибывали разные люди, в основном мужчины, но напротив нас камера наполнялась женщинами. Они сидели тихо, как мышки. И у нас было тихо, хотя в других камерах периодически слышались крики и плач, но и они быстро стихали под болезненными ударами разрядников охраны. Я стал негласным лидером в камере, ко мне прислушивались. Я научил их пользоваться утилизатором, чтобы они не наваливали кучи и не превращали санузел в зловонную камеру, заставлял мыться, так как в камере было душно и жарко. Когда приносили пайки, я не давал их расхватывать. Сначала просто отшивал тех, кто лез вперед, и были даже быстротечные кровавые драки, но избитые и притихшие дебоширы меня стали бояться. Моим заместителем по порядку стал кениец Дарси, а его подручным был второй чернокожий, он был местным мексиканцем, звали его Себастьян. Я каждому раздавал по суточному пайку и показал, как его есть. Это был просроченный армейский паек на сутки, безвкусный, но питательный. У нас сформировалась самая дисциплинированная камера.

Месяц пролетел словно сон, и вдруг я осознал, что мы отбываем из Солнечной системы. Корабль вздрогнул, словно живое существо, и воздух наполнился вибрирующим гулом, который нарастал, как неумолимый шторм. Мы готовились к гиперпрыжку – к переходу в неизведанное будущее.

Моя жизнь разделилась на «до» и «после», и пути назад уже не было даже в мечтах. Я много думал, переживал внутренне, но меня поддерживала Шиза, успокаивая и даря надежду. И вскоре я стал спокойным и уверенным в себе человеком – как мне казалось, человеком новой формации. Чем дальше мы были от Земли, тем больше я становился прежним Ирридаром Тох Рангором. Это было какое-то волшебство перемен.

Время тянулось медленно, как бесконечная река. Мы играли в придуманные игры, и я развлекал сокамерников фокусами, снова заслужив прозвище Фокусник. Наш общий язык становился все крепче, словно невидимая нить, связывающая нас.

Дни тянулись однообразно: сон, еда, разговоры. Почти месяц прошел в этом ритме. Но однажды все изменилось. В коридоре раздались резкие, отрывистые команды:

– Камера, на выход! По одному, не толпиться! Мясо, быстро, быстро!..

Мы замерли, прислушиваясь к звукам, доносящимся из коридора. Тревога сковала наши сердца. Что-то было не так.

Дошла очередь и до нас. Я заранее построил сокамерников, и когда прозвучала команда «Камера, на выход», парни без суеты быстро ее покинули, выходя по одному.

На меня с уважением поглядел старший смены и остановил, придержав электродубиной, только выключенной.

– Я знаю, что тебя зовут Фокусник, – произнес он, – и ты навел порядок в камере. Предлагаю остаться с нами, будешь набирать мясо на своей дикой планете, вернем тебя обратно.

– Нет, – отрицательно покачал я головой, – мне туда нельзя.

– Нельзя? Почему?

– Я ее ненавижу, лучше я сгнию тут, чем вернусь обратно.