вагоны, застывшие навечно в туннелях. В одном из них мы увидели скелеты — видимо, тех самых людей, которых Серые выкурили газом во время революции.
— Не смотри, — я закрыл Кристи обзор. — Идём дальше.
Туннели петляли, разветвлялись, сливались. Диана уверенно вела нас, явно зная дорогу. Наконец впереди показался ещё один технический выход.
— Тихо, — предупредила она. — Сейчас проверю.
Диана поднялась по лестнице, осторожно приоткрыла дверь. Прислушалась, высунулась наружу.
— Чисто, — шепнула она. — Выходим.
Мы выбрались на поверхность. Город встретил нас предрассветной тишиной. Небо на востоке начинало светлеть — до рассвета оставалось не больше часа.
— Где мы? — спросила Кристи, оглядываясь.
— Окраина Немецкой слободы, — ответила Диана. — До фабрики минут сорок ходу. Если не нарвёмся на патрули.
Мы двинулись дальше, держась теней. Несколько раз приходилось прятаться — мимо проезжали полицейские машины, прочёсывающие район. Но в основном путь был спокойным.
Немецкая слобода отличалась от остальных районов города. Здесь сохранилась старая европейская архитектура — узкие улочки, дома с черепичными крышами, маленькие площади с фонтанами. Когда-то здесь жили иностранные купцы и ремесленники. После революции многие уехали или были убиты, и район постепенно пришёл в упадок.
Заброшенная фабрика «Стаханов и сыновья» располагалась на самой окраине района, у старого канала. Массивное кирпичное здание с высокой трубой производило гнетущее впечатление. Окна были выбиты, стены покрыты граффити, часть крыши обвалилась.
— И здесь наша база? — с сомнением спросил я.
— Одна из запасных, — кивнула Диана. — Выглядит как руины, но подвалы вполне пригодны для жизни. И главное — никто не догадается искать нас в такой дыре.
Мы обошли здание по периметру. Диана явно искала что-то конкретное. Наконец она остановилась у неприметной двери, ведущей в подвал.
— Здесь, — сказала она и постучала особым образом: три коротких, два длинных, снова три коротких удара.
Прошло несколько секунд. Потом дверь приоткрылась, и в щели показалось дуло автомата.
— Пароль? — раздался напряжённый голос.
— «Рассвет близок», — ответила Диана.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Ганс с автоматом в руках. Увидев нас, он заметно расслабился.
— Выбрались, все-таки… — выдохнул он. — Марта уже всех на уши поставила. Проходите быстрее.
Мы спустились по узкой лестнице в подвал. В отличие от верхних этажей, здесь кипела жизнь. Люди устанавливали оборудование, раскладывали оружие, обустраивали спальные места. В углу гудел портативный генератор, обеспечивающий минимальное освещение.
— Диана! Макс! Кристи! — из глубины помещения выбежала Марта. — Вы живы!
К моему удивлению, она обняла всех троих по очереди. Такой эмоциональности от сурового лидера сопротивления я не ожидал. Это на нее так повлияла смена моего статуса в ее глазах?
— Мы в порядке, — сказала Диана. — Хотя пришлось прорываться с боем. У Кристи лёгкое ранение, я уже обработала.
— Хорошо, — Марта окинула нас оценивающим взглядом. — А остальные? Кто-нибудь ещё с вами шёл?
— Был один… Семён, — Диана покачала головой. — Но он попытался сдать нас Серым.
Лицо Марты потемнело:
— Где он сейчас?
— Остался на рынке. Макс вырубил его, когда тот попытался в нас стрелять.
— Понятно. — Марта помолчала, потом добавила: — Жаль. Но теперь это не наши проблемы.
Марта кивнула и повернулась к одному из бойцов:
— Продолжайте обустраиваться. Выставьте часовых по периметру. И проверьте все входы и выходы — нам нужны пути отхода на случай облавы.
Потом она снова посмотрела на нас:
— Макс, Гаррет ждёт тебя. Сказал, что нужно поговорить. Он в дальней комнате. — Она указала на коридор, уходящий вглубь подвала. — Кристи, тебе нужно отдохнуть. Диана, покажи ей, где можно прилечь.
Кристи попыталась возразить:
— Я хочу пойти с Максом…
— Тебе нужен отдых, — мягко, но твёрдо сказала Марта. — У вас с Максом будет время поговорить позже.
Я побрёл по указанному коридору, машинально отмечая, насколько огромным оказался этот подвал изнутри. Чёртова фабрика — снаружи развалюха, а внутри целый лабиринт из комнат и переходов. Идеальное место для крыс вроде нас.
Гаррет обнаружился в самой дальней комнате. Старик сгорбился над каким-то подобием стола — обычная доска на козлах — и щурился на бумаги в мерцающем свете керосиновой лампы.
— А, вот и наш герой дня, — хмыкнул Гаррет, поднимая голову. Его глаза блеснули в полумраке. — Живой, что уже хорошо. Садись, рассказывай, как добрались.
Я рухнул на шаткий стул, который тут же протестующе скрипнул. Ноги гудели, в висках пульсировало, а адреналин только начинал отпускать.
— «Добрались» — громко сказано. Скорее, выползли на брюхе из самой преисподней, — я потёр лицо грязными руками, ощущая под пальцами запекшуюся кровь и грязь. — Серые обложили рынок как лисью нору. Погоня, стрельба, а потом ещё и предательство своего же… В общем, день как день.
Гаррет отложил бумаги и подался вперёд. В его глазах блеснул знакомый огонёк — смесь профессионального интереса и настороженности.
— Расскажи по порядку, Макс. С самого начала.
Я глубоко вздохнул и изложил всё как было, не пытаясь сгладить углы. Рассказал про Семёна — как он получил ранение и тут же решил нас продать; про то, как мы прорывались через кольцо Серых, пока пули вспарывали асфальт в сантиметрах от нас; про заброшенную станцию метро с её жуткими туннелями, где до сих пор лежат скелеты людей, задушенных газом во время революции.
Старик слушал молча, лишь изредка барабаня пальцами по столу. В мерцающем свете керосиновой лампы его лицо казалось высеченным из камня — только глаза оставались живыми, впитывая каждое моё слово.
— Семён… — Гаррет медленно покачал головой, когда я закончил, и в этом жесте было больше усталости, чем удивления. — Не первый, не последний. Страх смерти ломает людей сильнее, чем боль или пытки. Видел бы ты, что творилось во время революции, — его голос стал тише, словно он говорил с самим собой. — Друзья сдавали друзей, сыновья выдавали отцов. Все принципы, вся верность — всё летело к чёрту, когда на кону стояла жизнь.
Он поднял взгляд, и на его лице появилась кривая усмешка.
— Запомни золотое правило, Макс: в нашем грязном деле нельзя никому полностью доверять. Никогда.
— Даже тебе, старик? — вырвалось у меня прежде, чем я успел подумать.
Гаррет оскалился в улыбке, которая сделала его похожим на старого, но всё ещё опасного волка.
— Особенно мне, пацан. Я