Рыков хотел сказать еще что-то, но тут в дверь постучали. Надежда Аллилуева открыла, и в прихожую вошли еще двое мужчин. Менжинский, конечно, знал и их. То были Михаил Томский и Валериан Куйбышев. Томский снискал известность, как главный профсоюзный деятель Советского Союза, председатель ВЦСПС. А Куйбышев был председателем Высшего совета народного хозяйства СССР. То есть, занимался обеспечением всей хозяйственной деятельности в стране.

И теперь я уверенно мог сделать вывод, что ни Калинина, ни Рудзутака Сталин не пригласил. Эти двое, как оказалось, не участвовали сейчас в неформальной деятельности Политбюро. Главные решения, похоже, на данном этапе развития страны, зависели от тройки самого Сталина, где Ворошилов и Молотов являлись, скорее, статистами-соглашателями, и от вот этого своеобразного квартета из Рыкова, Бухарина, Томского и Куйбышева. Причем, последнего приняли в члены Политбюро совсем недавно, в декабре 1927 года.

Увидев вошедших, Сталин, едва поздоровавшись с гостями, сразу переключил внимание на Куйбышева, спросив:

— Ну, с чем пожаловал, Валера? Какие успехи у тебя в хозяйстве?

Тот не смутился, ответив похоже то, что было у него заготовлено заранее для подобного случая:

— Есть у нас в хозяйстве успехи, товарищ Сталин! Ленинский план ГОЭЛРО успешно выполняется. Страна к этому году уже пришла совсем другой, чем в то время, когда этот план утверждали. Мы уже достигли в электрификации народного хозяйства досрочно тех показателей, которые намечались лишь к 1935 году! А еще в позапрошлом году заложили, а в прошлом начали уже строить совместно с американцами в Сталинграде тракторный завод! Одновременно с этим развиваем использование ресурсов Центральной России, Подмосковного угольного бассейна. Начали освоение и Кузнецкого угольного. Окончательно восстановлены нами после военных лет все железные дороги страны! Наблюдается просто взрывной роста производительных сил! И нам срочно необходимы преобразования и в сельском хозяйстве!

— Вот, видишь, Бухарчик, человек по делу говорит, не то, что ты! — вставил Сталин, которому позитивные высказывания Куйбышева явно понравились.

— Я тоже за преобразования, но так, чтобы дров не наломать при этом. Я за то, чтобы люди жили лучше, а не хуже, — проворчал Бухарин.

Тут вмешался и Рыков:

— Я тоже не думаю, что нам надо ломать крестьянский уклад через колено. Сперва нужно показать людям преимущества тех самых коллективных хозяйств, которые ты, Коба, предлагаешь. Нужно облегчить труд на земле с помощью сельскохозяйственной техники. Но, нужно не только массово выпускать трактора, а и создать большие закупочные кооперативы, которые исключат спекуляцию зерном и другой продукцией села, имея в своем распоряжении зернохранилища, мельницы и пекарни, чтобы сразу и хлеб могли выпекать и продавать людям, а не ждать, когда это нэпманы сделают. А нэпманы, кстати, тоже нужны. Пусть они нашу легкую промышленность поднимают. Всякие там товары для народа пускай делают. Тогда недовольство трудящихся дефицитом сойдет на нет, да и государству будет проще сосредоточиться на тяжелой промышленности. Тут и льготное налогообложение надо бы продумать, и грамотную агитацию наладить. А то пока крестьяне не понимают самой сути всей этой твоей коллективизации. А если наш крестьянин чего-то не понимает, то он этого боится!

— Это кулакам надо бояться. А честным середнякам и беднякам ничего не грозит, кроме улучшений, — высказался генсек, разливая очередную бутыль красного грузинского вина по стаканам.

Рыков хохотнул:

— А ты знаешь, Коба, что боятся у нас в деревнях, например, того, что всех женщин в колхозе общими сделают? За жен своих и дочек народ крестьянский опасается!

— Значит, они просто дураки! Кому нужны их бабы? Нам хлеб нужен! — сказал Сталин.

— Так нормальная разъяснительная работа с населением на селе не проводится, вот крестьяне сами себе и выдумывают небылицы, а потом сами в них верят, — вставил Томский.

А Рыков продолжал:

— Или вот, многие крестьяне уверены, что вся эта коллективизация задумана советской властью именно ради конфискации зерна, а потому и настроены сопротивляться. Уж я-то их настроения знаю. Боятся наши сельские жители, что весь их небольшой заработок власти отнимут. Потому помягче надо с крестьянами, Коба, по-человечески все объяснять им требуется, а то добра не будет!

— Будет добро, или нет, это ты лучше у товарища Куйбышева спроси, Леша. Он все наперед знает, планы пятилетние разрабатывает. А я человек практический. Точно знаю только, что уже произошло, а когда загадываю наперед, стараясь достигнуть задуманного, то получается не всегда. Потому что один человек предполагает, какую бы должность он ни занимал, а располагает народ. И как наш народ решит, так и будет. А добро то, или не совсем добро, — время покажет! — сказал Сталин Рыкову, отойдя от стола к комоду, взяв с него свою трубку и закурив.

А все остальные гости в это время внимательно следили за разговором первых лиц Советского Союза, продолжая молча есть из своих тарелок нехитрое сталинское угощение в виде картошки с жареной рыбой, квашенной капусты, да соленых огурцов. А Сталин неожиданно взглянул прямо на меня и перевел разговор на другую тему:

— Раз все собрались, хочу порекомендовать кандидатом в Политбюро товарища Менжинского. За него уже поручились Молотов и Ворошилов. И я тоже присоединяюсь к ним, потому что нам сейчас необходимо опереться на того, кто сумеет навести порядок крепкой рукой. А именно таким человеком за последнее время себя проявил товарищ Менжинский, раскрыв заговор вредителя Генриха Ягоды внутри ОГПУ и организовав высылку наших главных оппозиционеров в Горки. Кто за это предложение?

И он сам первым поднял руку. Следом за генсеком в поддержку моей кандидатуры тут же проголосовали Молотов с Ворошиловым. Но остальные не спешили. Томский и Рыков молча уставились на меня, словно увидели впервые, а Бухарин проговорил:

— Насколько мне помнится, даже наш Железный Феликс не удостаивался подобной чести…

Но, тут Николая Ивановича неожиданно перебил Куйбышев:

— А что, я всегда за укрепление порядка. Без твердой дисциплины все наши планы полетят к чертям!

И он