Буквально на следующий день после переезда раненых из одного крыла асьенды в другое ситуация неожиданно стабилизировалась. Сначала выступили социалисты Ларго Кабальеро и Хуан Негрин[68] – премьер-министр и министр финансов республиканского правительства. Они призвали стороны – то есть коммунистов и поумовцев – к спокойствию и выдержке и заявили, что готовы, если, разумеется, «стороны» не возражают, стать посредниками на переговорах двух партий, входящих, между прочим, вместе с социалистами в Народный фронт. Затем в течение нескольких часов высказались все, кто только мог: генерал Себастьян Пасос[69] и коммунист Хосе Диас[70], анархист Буэнавентура Дуррути и генерал Хосе Мьяха[71], полномочный представитель СССР Марсель Розенберг и коммунистка Долорес Ибаррури, генерал Рохо[72] и командарм Якир, генеральный консул СССР Антонов-Овсеенко и генерал Эрнандес[73]. Наконец, ближе к вечеру, было распространено обращение руководства ПОУМ. Его подписали Андреас Нин, Хоакин Маурин и Хулиан Горкин[74]. Все призывали к выдержке и единству. ПОУМ, впрочем, требовал разбирательства. Коммунисты – что странно – не возражали и вроде бы арестовали нескольких слишком «нетерпеливых» товарищей. А Коминтерн – и это уже представлялось настоящей утопией – предложил послать в Париж своих представителей, Куусинена и Готвальда, с тем, чтобы они встретились там с Седовым, Жаном ван Хейенортом и Максом Шахтманом[75]. Встретились – «Сталин готов официально признать Троцкого равнозначной политической силой?!» – и обсудили взаимные претензии между двумя коммунистическими движениями.

Последнее «телодвижение» Москвы выглядело более чем неожиданно и притом послужило поводом к осторожному оптимизму у многих, с кем успела пообщаться Кайзерина, а саму ее – насторожило чрезвычайно. Дело в том, что собственное «потаенное» знание Ольги и ее «видение» истории вступали в острое противоречие с новыми и новейшими фактами. Эдакий когнитивный диссонанс, если выражаться языком иной эпохи. Объективно, после выступления Димитрова[76] – он огласил официальный меморандум секретариата ИККИ восемнадцатого в полдень – и после краткого заявления Троцкого накануне – Лев Давидович объявил, что истинные коммунисты-ленинцы не ищут войны в условиях нарастания фашистской угрозы – «дела пошли на лад», и стороны конфликта ощутимо «сдали назад». Но вот что любопытно: вроде бы все в порядке, и поумовцы отозвали вооруженную охрану из госпиталя, а спокойней не стало. Стало почему-то тревожней…

* * *

Утром гуляли в городе. Эль-Эспинар – городок типичный, узнаваемо испанский, напомнил Кайзерине старый анекдот про нового русского в Лувре: «Чистенько, но бедненько». Как ни странно, улицы оказались прибранными, и запахи витали скорее приятные. Во всяком случае, выгребными ямами не разило, и «мерде» самотеком вдоль тротуаров не шло. Вполне прилично. Даже мило. Несколько элегично, пасторально…

– Подождите меня, пожалуйста, здесь, – попросила Кайзерина, обращаясь к Лешакову. – Это личное, вы понимаете?

– Разумеется, мадемуазель! – улыбнулся в ответ постоянный ее спутник. – Всенепременно.

Он демонстративно отошел к фонтанчику в стене дома и стал рассматривать надпись над «источником».

– Ну-ну, – покачала головой Кайзерина и пошла через площадь к остановившемуся недалеко от таверны братьев Марчена автомобилю. Впрочем, майор Натан не дал ей пройти более половины расстояния.

Он встретил ее посередине площади с элегантным букетом в одной руке и коробкой шоколада – «И где только достал в такое время?» – перевитой шелковыми лентами – в другой.

– Здравствуйте, баронесса! – сдержанно склонил голову майор. – С наилучшими пожеланиями! – он протянул ей сначала букет, а потом – коробку. – Один вопрос, фройлен Кайзерина, – сказал он на прощание. – Вы вполне уверены, что не хотите сказать мне большего? Я мог бы привести сюда броневик… на ремонт. И, разумеется, с охраной.

– Спасибо, – самым искренним образом улыбнулась в ответ на его предложение Кайзерина. – Спасибо, майор, но настолько далеко моя паранойя еще не зашла…

* * *

В коробке из-под шоколада лежал «браунинг» – модель 1910 года – в армейского образца кобуре, две снаряженные обоймы и короткий, но острый как бритва, «бандитский» нож в кожаных ножнах. То есть все то, что Кайзерина, следуя своим тревожным мыслям, попросила у майора в их предыдущую встречу. Трудно сказать, о чем подумал Джордж Натан, но как истинный джентльмен он выполнил просьбу женщины быстро и безукоризненно точно. Собственно «задание» она сформулировала в самых общих чертах: что-нибудь огнестрельное, но некрупное, и что-нибудь колюще-режущее, но тоже небольшое, что можно без особых проблем носить при себе. Так окончательный выбор «дамского набора» лег на самого майора и зависел от его возможностей и «творческого потенциала». И галантный офицер отнюдь не оплошал.

На обратном пути Лешаков, стоит отдать ему должное, не задал ни одного «бестактного» вопроса и даже не посмотрел лишний раз на бонбоньерку, подаренную майором. Кайзерина же прижимала к груди жестяную коробку как самую величайшую драгоценность в ее, такой нерадостной в последние дни, жизни.

А в асьенде их ждали новости. Казалось бы, всего-то два часа отсутствовали, а, гляди-ка, сколько всего успело произойти. Во-первых, в госпиталь прибыли русские товарищи. «Совьетски» – как сказал им Сташек Крей, только-только начавший ходить после пулевого ранения в грудь.

Русскими, как тут же выяснилось, были врач, две медсестры и несколько человек технического персонала – рядовые и сержанты – под командованием техника-интенданта какого-то ранга. Они составляли группу усиления, направленную в госпиталь вместе с дополнительным оборудованием и медикаментами медико-санитарным управлением Армейской группы РККА. Разумеется, этот широкий жест все оценили по достоинству, хотя некоторые – и Кайзерина в их числе – обратили внимание, что вместе с медиками в асьенду прибыли и полдюжины человек «сопровождения», присланного штабом фронта. В группу входили двое испанцев и интернационалисты восточноевропейского происхождения. Все – хорошо экипированные крепкие молодые люди, улыбчивые и как-то уж слишком подчеркнуто доброжелательные. Во всяком случае, Кайзерине показалось, что они «переигрывают», но возможно, это «говорила» ее подруга паранойя.

Итак, русские стали первой новостью, встретившей баронессу и Лешакова в воротах асьенды. Первой, но не последней, вскоре выяснилось, что под Саламанкой опять был бой, и в госпиталь доставили очередной транспорт раненых с фронта. Отсюда и суета, царившая во дворе и коридорах: все как всегда носились туда-сюда и большей частью без видимой пользы. Переделать испанцев невозможно – темпераментный народ, что с них возьмешь?!

Но и это было еще не все. На «сладкое» ей подали королевское блюдо. «Павлин в перьях» или «лань в марципанах». Впрочем, иронизируй или нет, а сообщение, что завтра в госпиталь приедет