Старший мастер Кан Джун сидел в трактирчике при нижнем дворе, где теперь было полупусто. Он пил медленно, из глиняной чашки, и каждый глоток сопровождался долгим молчанием. Перед ним стояли две пустые чаши и кувшин. Хозяин трактира подошёл, чтобы убрать посуду, но Кан Джун поднял ладонь.

– Оставь. – Он налил ещё, но не пил. – Сегодня у меня много дел… внутри.

Он поднял чашу, как будто собирался сказать тост, но передумал. Вместо этого он поставил её обратно и посмотрел на стену, где висел старый свиток с изображением горных пиков. Его взгляд был таким, будто он видел там не картину, а сам путь, по которому завтра уйдёт.

На заднем дворе, в тени сосен, Ким Ён Хо раз за разом наносил удары деревянным мечом. Его дыхание было сбито, руки дрожали, но он продолжал, пока костяшки пальцев не побелели. Каждый удар сопровождался тихим шёпотом – именами друзей, погибших в прошлых сражениях.

– Пять… шесть… семь… – Сейчас он считал не удары, а людей, которых уже нет. А когда силы совсем оставили его, он опустился на колени и долго смотрел на землю. Ветер донёс тихий стук гонга из верхнего храма. Наступало время вечерней молитвы. Ён Хо поднялся и пошёл в сторону звука, не выпуская меча из руки.

В ту ночь практически все обитатели обители секты Пять Пиков Бессмертных не спали. Кто-то сидел в темноте, слушая ветер в бамбуковой роще, кто-то точил клинки до зеркального блеска, кто-то шептал молитвы старым духам гор. В каждом окне свет дрожал – как дрожало сердце перед тем, что должно случиться на рассвете.

А высоко в своём зале Хван До Ин сидел в одиночестве, глядя на горящие лампы. Он не собирался спать. Не потому, что мучила совесть. Слишком совестливые даже до звания старейшины не доходили. Не говоря уже про Великого старейшину. А именно потому, что знал, что завтра ему придётся смотреть в глаза тем, кого он отправил на смерть, и делать вид, что он разделяет их путь.

Рассвет в Пяти Пиках Бессмертных

Небо только-только начало светлеть, и горы ещё стояли в густой синеве, словно вырезанные из тёмного нефрита. Между их гребнями тихо тек туман, напоминая дыхание спящей земли. На восточном горизонте полоска золота постепенно вытесняла ночную тьму, и первый крик горного петуха разорвал утреннюю тишину.

В главном дворе секты уже собрались двадцать три мастера. Их силуэты, закутанные в боевые мантии, казались ещё более мрачными на фоне серого света. На груди каждого висел узел из красной нити – древний символ, который повязывали тем, кто отправлялся в путь, откуда редко возвращались.

Посреди двора, на возвышении, стоял массивный бронзовый треножник с тлеющими углями. Запах полынного дыма поднимался к небесам, стелясь над головами. Молодые ученики в белых одеждах, с лицами, бледными от страха и гордости, медленно обходили каждого воина, принося чаши с чистой водой для омовения рук и лица – последний ритуал очищения перед смертельным боем.

Ли Ён А приняла чашу обеими руками, и пока холодная вода стекала по её ладоням, она закрыла глаза. Внутри неё что-то сжалось – не страх, а острое, почти физическое чувство того, что эта вода смоет с неё всё, кроме решимости.

Чон Му Гван в этот момент стоял, глядя в сторону горных пиков. Он не опустил головы, не коснулся воды – вместо этого зачерпнул ладонью немного углей из треножника, оставив на коже след от золы. Младший ученик отпрянул, испуганно глядя на этот жест, но Му Гван лишь тихо сказал:

– Не очищение… а клятва.

Глухой стук гонга прокатился по двору – три удара, медленных и тягучих. Все головы повернулись к лестнице, ведущей к главному залу. Великий старейшина Хван До Ин спускался неторопливо, в тёмной мантии с золотыми облаками на плечах. Лицо его было каменным, взгляд – отрешённым. Он не спешил и не задерживал шаг – двигался так, как будто этот день был обычным. Но каждый, кто стоял во дворе, чувствовал – именно он отправит их в путь. Старейшины, всё ещё остававшиеся в секте, стояли позади него, как тени. Никто не произнёс ни слова.

Хван До Ин поднял руку, и шум в дворе стих окончательно.

– Сегодня вы – клинок Пяти Пиков Бессмертных. – Сказал он, его голос разносился ровно и холодно. – Вы ударите там, где враг не ждёт. Ваши имена будут вписаны в летопись секты… если останется, кому её писать.

Его слова были лишены лжи, но в них не было и тепла. Это была речь командира, а не брата по оружию.

Ученики низших ступеней стояли в стороне, кто-то прижимал руки к груди, кто-то пытался сдержать слёзы. Один мальчишка, совсем юный, не выдержал и бросился вперёд к своему старшему брату, Ким Ён Хо.

– Старший брат! – голос мальчишки сорвался. – Вернись… пожалуйста!

Ён Хо опустился на колено, коснулся лба мальчишки своей ладонью и тихо произнёс:

– Если вернусь – научу тебя удару, который сломает гору. Если нет – сам найди свой.

Мальчишку увели, а Ён Хо поднялся, ни разу не обернувшись.

Ли Ён А стояла одна, и к ней никто не подошёл. Она просто подняла взгляд на вершину Восточного Пика, где свет солнца только начал касаться камней, и в глазах её мелькнула слабая улыбка – как у человека, который наконец понял, куда идёт.

Спустя всего полчаса двор наполнился тяжёлым гулом барабанов. Этот ритм шёл не для того, чтобы вдохновить – а чтобы подгонять, как сердце, бьющееся перед боем. Воины быстро выстроились в три шеренги. Первый шаг по каменным плитам двора отозвался эхом от горных склонов. За ними медленно закрывались ворота с резьбой драконов и облаков, и этот звук был похож на глухое захлопывание крышки гроба.

Хван До Ин не пошёл с ними. Он остался на ступенях главного зала, сложив руки за спиной. Его взгляд скользил по спинам уходящих, пока они не скрылись в тумане. На мгновение его глаза сузились, но это не было сожалением – скорее, холодным расчётом. А когда последний силуэт наконец-то растворился в белой дымке, старейшина тихо произнёс, как будто сам себе:

– Пусть