Церковь Светлоликого наставляла, что человек, идя своим путем, идет по тропе, выложенной ему Светом. В простонародье это называлось судьбой, в математическом изложении — инвариантностью детерминизма. Но только, противореча сами себе, священнослужители упоминали свободу выбора и еще…

Ардан остановился около не иконы, а картины. На ней, в темном, разрушенном царстве, среди мрачной пустоты, затягивающий внутрь себя затухающий свет, блестели два алых глаза. И больше ничего.

Неназываемый…

Тот-что-во-Тьме…

Или же просто — Тьма.

И вот как верить в судьбу, если церковь сама утверждала, что выбор следовать путям Света человек делал сам и всегда имел возможность сойти на куда более простую, мрачную дорожку, ведущую его в объятья того, кого нельзя было ни вспоминать, ни думать о нем, ни, тем более, упоминать его существование. Потому как сама мысль о Неназываемом могла пригласить Тьму в жизнь человека.

Если задуматься, то это чем-то напоминало законы Эан’Хане о Темных Словах.

Странно, что такая картина висела именно здесь, в монастыре Сестер Света. Тяжелая, душащая. При взгляде на неё можно было услышать крики изуродованных душ, пожираемых голодной тьмой; грохот разваливающихся городов, опутанных мрачной пеленой и бесконечный клекот и треск всепожирающего пламени. Не чистого и свободного, порожденного Лей и природными элементами, а другого. Совсем другого и…

— Господин Эгобар.

Арди оторвался от картины и повернулся к говорившей. Все это время он стоял у двери кельи, где скрылась монахиня. Задумавшись, он пропустил как та ушла.

— А…

— Сестра Энида ушла на послушание, — опередила его вопрос совсем другая монахиня. — Меня зовут Белава. Я святая мать Ларандского монастыря.

Она была высокой. Даже выше жены Александра Урского. Лишь немногим худая, чтобы назвать её статной. С непропорционально длинным торсом и короткими ногами. Почти плоской грудью, острыми, узкими плечами, но в равной степени мягкими и правильными чертами лица, которым некогда можно было любоваться. «Некогда», потому что теперь его пересекал глубокий, уродливый, зашитый конскими волосами и от того — широкий шрам. От левого виска, через переносицу и губы, а затем вдоль шеи, пока на прятался в воротнике её одеяний.

Ардан знал такие шрамы. Их оставляли орочьи ножи. И, даже несмотря на преклонный возраст святой матери, более пяти десятков лет, её голос бережно хранил в себе степной акцент. Она была родом из Пригорной губернии.

Мать Белава встала рядом с Ардом и повернулась к картине.

— Вам, наверное, интересно, почему изображение этого создания находится здесь, в обители Света, — когда она говорила, то шрам, подобно встревоженной змее, то сжимался, то вытягивался, одновременно завораживая и отталкивая взгляд смотрящего.

Ардан промолчал. Он не знал, был ли это риторический вопрос или нет. А еще понятия не имел, связана ли Мать Белава с Кукловодами. С одной стороны в монастыре ничего не происходило (или не должно было происходить) без её ведома и благословения, а с другой она не создавала впечатления человека, готового отдать под нож маленького ребенка.

Вот только и профессор Лея Моример тоже не казалась безумным ученым, снедаемым грузом собственных трагедий, ошибочных решений и алчности до запретных знаний.

— Раньше её тут не было, — спустя небольшую паузу, продолжила Мать. — Но я попросила повесить. Дабы сестры, в трудный час, помнили о том, что даже если мы окажемся глубоко во Тьме, то всегда можем сделать выбор в пользу Света.

Она подняла морщинистую ладонь и указала на верхнюю границу картины. Там, в белоснежном вихре яркого пламени проглядывался силуэт единственного Ангела, чье имя Арди знал. Но его знали все, даже те, кто Писание в жизни в руках не держал.

— Первый Свет, — произнес Ардан.

Довольно несложно запомнить.

— Угнетатель Тьмы и Мрака, покровитель тех, кто борется против… — она недоговорила и лишь сместила взгляд на два алых глаза, таящихся во мраке. — Первый из тех, кто отделился из искр Светлоликого, чтобы принести его волю в наш мир. Он спустился во мрак, где начал свою вечную, нескончаемую борьбу с… И пока он сражается, то… не сможет повредить творению Светлоликого.

Она так легко и быстро, без всякой запинки, пропускала запретное заместительное запретного создания, что становилось понятно — Мать Белава произносила эту речь далеко не в первый раз.

— Первый Свет сражается и по сей день, — она подняла золотой треугольник к губам, а затем приложила его ко лбу. — Каждое мгновение его существования наполнено агонией и болью. Страданиями, невыразимыми для смертных слов и мыслей. Но он сражается. Каждый день. И каждую ночь. Ради всех нас.

Часть мифологии Светлоликого. О том, что тот отдал часть себя на вечную битву со мраком, дабы его дети — все, кто населял планету, могли жить. Вот только Писание, в длинном списке детей, не упоминало бактерии, которые тогда еще не были известны. Не упоминало оно и, скажем, химер или мутантов, которых в давние времени в принципе не существовало, так что…

Ардан не верил.

Как, наверное, до конца он не верил и в Спящих Духов.

Вера вообще не сильно его волновала.

В отличии от знания.

Знание можно было проверить. С ним можно было провести эксперимент. Проверить или опровергнуть. А вот вера, это…

Перед внутренним взором юноши появилась книга с названием « Теорема о неполноте».

— Я бы хотел сделать пожертвование в приют, — поспешил перевести тему Ардан.

— Да, я знаю, сестра Энида мне сказала, — мать не отводила взгляда от картины. — Редко, когда кто-то вашего рода, господин Эгобар, оказывается в нашей обители. И еще реже, когда такие страждущие носят на поясе книгу, а в руках держат посох.

Некоторое, непродолжительное время несколько конфессий Церкви Светлоликого подвергали остракизму не только Эан’Хане, но и Звездных Магов. Скорее всего из-за войны Рождения Империи и тех тварей, что успели сотворить оба враждующих лагеря.

Подобные конфессии не нашли себе места в ранней Империи, которая буквально объявила их еретиками и выжгла, без преувеличения, каленым железом. Что в последствии привело Империю к маленькой, но горячей войне с Теократией Энарио, в которой до сих пор действовала Инквизиция. И не такая, что охотилась на Первородных, аномалии и иже с ними. А вообще на все, что было хоть как-то связано с Лей.

Исключение составляли их Серые Инквизиторы. Единственные, кому дозволялось изучать и пользоваться Звездной наукой. Причем любыми её ветвями.

Жуткое место.

Возможно даже ничуть не менее жуткое, нежели закрытые от остального мира земли Макинджии.