– Нет, Люся, сидел в колонии в Нижнем Тагиле. Хорошо выгляжу, потому что занялся йогой. В Афгане буддист научил. Дома времени не было заниматься, а в колонии его достаточно… Потому так и выгляжу. – Соврал я, но Люся поверила. Она верила всему. Такая вот женщина.

– Так ты холост, – воскликнула она, словно открывая дверь в новую реальность. – Тогда ты можешь жить с нами. Мы не чужие, правда. Прости меня, Витя, что я тогда отвергла тебя. Мама настояла, но теперь я снова готова прописать тебя…

Она распахнула халат, обнажив полную обвисшую грудь, выглядывающую из-под тонкой ночнушки, словно предлагая свою нежность и тело. Ее глаза смотрели на меня с затаенной надеждой голодной на ласки женщины. Взгляд стал как у кошки, заметившей миску сметаны. В этом взгляде читалось все: и сожаление, и желание, и обещание новой жизни…

– Не надо, Люся, – мягко остановил ее я, – не надо портить вечер. Мы уже чужие, и ты это знаешь. Но не такие чужие, чтобы я о вас не позаботился, просто личная жизнь у нас разная. Давай выпьем.

– Наливай, Витя. Я хотела утешить тебя и сама получить утешение. Одной бабе, знаешь, как трудно. – Она всплакнула и вытерла набежавшие слезы салфеткой.

– Что стряслось у Вовки? – попытался я отвлечь ее от мрачных мыслей.

Люся посмотрела на меня, и в ее глазах заблестели слезы. Она вздохнула и, словно в тумане, начала рассказывать:

– Все плохо, Витя. Вовка одолжил деньги у бандитов, мечтал полететь в Эмираты, привезти оттуда бытовую технику. Но по пути в поезде на него напали и ограбили. Теперь эти бандиты требуют вернуть не только долг, но и проценты, а в случае отказа грозят отнять нашу квартиру. Мы по миру пойдем, Витя… – Голос ее задрожал, а слезы покатились по щекам.

– Я попробую помочь, – обнадежил я ее.

– Правда? – Слезы Люси моментально высохли. – Помоги, Витя, век буду должна. Хочешь, в спальню пойдем…

– Не надо, Люся, я по-родственному.

– Так и я по-родственному. Чего тебе, мужику, по шальным бабам ошиваться? Еще болезнь какую нехорошую подхватишь, а дома оно всегда чище и лучше, понимаешь?..

– Понимаю, Люся, но не буду с тобой жить. Прости, не надо начинать сначала.

Ее глаза потухли, уголки ненакрашенного рта опустились. Щеки сильнее повисли, и она произнесла почти шепотом:

– Понимаю, не простил… Тогда наливай, Витя, – громко произнесла она. – Давно такого коньяка не пила, все больше спирт медицинский.

Я разлил.

– А как поживает Маргарита Павловна? – спросил я.

Люся поставила рюмку на стол.

– Умерла она, Витя. Год назад. Инфаркт. Нет мамы больше.

– Тогда помянем, – поднял я рюмку и, не чокаясь, выпил.

Мы вели беседу, не имеющую особого смысла. Она делилась со мной своими переживаниями, как ей было нелегко одной. Мама пыталась свести ее с армянами, работавшими на рынке, но Люся на дух не переносила этих мужчин, особенно потому, что все они были женаты. В свою очередь, я поведал ей о жизни в колонии, опуская ненужные детали.

Примерно в восемь вечера пришел Вовка. Громко стукнул дверью, зашуршал снимаемыми ботинками и прошел к кухне. Увидел меня и мать, скривился, словно у него заболели зубы.

– Опять хахаля привела на ночь, – презрительно произнес он. Люся дернулась, как от удара. Быстро кинула взгляд на меня и стала причитать:

– Вова, ну что ты такое говоришь? Это никакой не хахаль, это твой папа. Он освободился и пришел проведать.

– Мой папа? – не поверил Вовка. И стал меня рассматривать. – Для папы хахаль слишком молод, мама. Я знаю, как выглядел мой отец. Я сейчас, – произнес Вовка и ушел.

Вернулся он с фотографией, на которой были я, Люся и он. Мы тогда отдыхали в Крыму. Тогда ему было десять лет. А я приехал из Афганистана в отпуск. С фотографии на меня смотрел полноватый мужчина с залысинами.

– Вот мой папа, – произнес Вовка.

– Да, это я, – подтвердил я кивком. – Мы тогда в Крыму отдыхали. Тебе было десять лет. Но время, Вова, летит как паровоз, кто-то стареет, а кто-то меняется, как я. Дело в том, что я прошел курс обучения у буддистов и, когда попал в колонию, стал медитировать. Времени было много, и вот получилось. – Я врал не краснея. А как еще объяснить изменения, произошедшие со мной? – Еще я выучил иностранные языки: английский, французский, немецкий…

– Странная колония, – растерянно и недоверчиво произнес Вовка. – Я бы сам там согласился посидеть…

Я рассмеялся:

– Вовка, колония – это не место для беззаботного отдыха. Это тюрьма, где каждый день – испытание. Сорокалетние мужчины выходят оттуда без зубов и с хрупкими костями, словно им уже за шестьдесят. Мне повезло: я работал в медчасти и мог выписывать себе лекарства. Я не трудился на износ, не гнул спину, был в тепле. А вот другим повезло меньше. Лучше расскажи о своей беде.

– А что рассказывать? – махнул он рукой и собрался уйти.

– Стой, Вова, я хочу помочь.

– Ты – помочь? – спросил насмешливо он.

Я ответил искренне:

– Да, помочь.

– А что ты можешь? – спросил Вовка. – Дать денег, шесть тысяч долларов?

– Шести тысяч у меня нет, но могу оградить тебя от наездов бандитов.

– Как? – недоверчиво глядя на меня, спросил Вовка.

– Я же бывший зек, Вовка, понимаешь?

– Нет, – помотал он головой.

– И не надо, рассказывай, я решу твой вопрос.

В глазах сына появился огонек доверия и надежды, он явно очень хотел, чтобы я решил его проблему, поэтому сел на свободный табурет и начал рассказ.

– Помнишь, у меня был друг Дмитрий, мы его еще звали Митяй? Он приходил к нам в гости. Вы еще с его родителями дружили…

– Это Скоробогатовы? – уточнил я. И Вова радостно закивал, он уже верил, что я – это я, то есть его отец.

– Так вот, он в восьмом классе стал ходить на самбо, заматерел, а когда Союз распался, вместе с друзьями подался в бандосы. Они организовали бригаду из шести спортсменов, подмяли под себя несколько кафе, мой магазин и рынок. Теперь их больше, но главными там Митяй и его друзья. Он был моей крышей. Много не брал и не беспредельничал, как это бывает у других бандосов. Я хотел расширяться, тема одна наметилась классная – возить из Эмиратов бытовую технику. Но нужны были вложения. Я попросил его занять денег, и он дал пять штук баксов без процентов…

– То есть, – перебил его я, – Вова, ты поверил, что бандиты тебе дадут деньги в долг? И еще без процентов?

– Ну конечно! Это