Неужели это и есть все грехи странного существа, которого по прихоти церкви вовлекли в чуждую ему идеологию.

— Я отпускаю грехи твои, сы‑ын мой.

Последние два слова дались мне с зубовным скрежетом. Меня всего передернуло, когда я произносил «сын мой», обращаясь к слоноподобному кенгуроиду.

— Я счастлив, Кварач, я вновь чувствовать/видеть/грезить присутствие Бога.

— Скажи, Зур‑тхан‑с, а много верующих среди твоих соплеменников? — неожиданно для себя поинтересовался я.

— Почему вы спрашивать/интересоваться/не ведать? — насторожился глоттт.

— Я вчера прибыл на службу. Я не успел еще все узнать.

— А где Кварач Дубббоввв?

— Он отбыл домой, на Землю…

— … обетованную.

Биопереводчику удалось передать весь трепет и благоговение, которое вложил глоттт в последнее слово.

— Прочти десять раз «Деве Марии», и грехи твои будут отпущены.

Зур‑тхан‑с истошно расквакался.

Биопереводчик перекинул его странные вопли в слова.

— Рассыпается в благодарностях.

Хлопнула дверь кабинки. Глоттт покинул исповедальню, а затем и капеллу.

До обеда никаких происшествий не случилось. Я даже успел заскучать. Никакого развития событий. Если остальные дни, которые мне придется провести на Амбере, пройдут так же скучно, как и этот, я ни на дюйм не приближусь к разгадке своей памяти. Утреннюю службу я проводил в кромешном одиночестве. Я вообще не стал бы ничего делать, если бы не оставалась вероятность, что в костел кто-нибудь заглянет. Вот и пришлось пыхтеть по укороченной программе. Как проводить утреннюю, дневную и вечернюю службы, мне в двух словах объяснил и.о. Дубов; я оказался прилежным учеником и лишь дважды ошибся, когда выполнял все пункты самостоятельно.

Так я скоротал время до обеда, развлекая себя чтением религиозных журнальчиков пропагандистской направленности, которые устилали полки в кабинете капеллана. Когда же чтение мне надоело, я включил видеопанель и, словно страницы в книге, стал листать каналы, заполненные агитационными программами, направленными против по­встанцев. Рекламный отдел полка «Крест и Молния» прекрасно справлялся с возложенными на него обязанностями. Если бы я был пацаном лет восемнадцати, обязательно бы зажегся идеями Земного союза и подписал бы контракт с 17‑м звездно-десантным… Но я уже был не пацан и отчетливо видел фальшь, скрыватую за каждым словом, льющимся с экрана.

Наступило время обеда.

Я проголодался. Урчание в животе становилось все более требовательным. Заперев костел, я направился по аккуратной дорожке к столовой. Меня обгоняли офицеры и солдаты и раскланивались передо мной. Это было необычно.

Множество лиц, слившихся в единое цветовое пятно.

Столовая представляла из себя крышу, водруженную на столбы. Деревянный пол. Маленькая веранда с тремя столиками. Скрипящие ступеньки.

Я поднялся на веранду и, заняв пустующий столик, осмотрелся. Народу в столовой было немного, и он постоянно сменялся. Сухо, по-военному, приняв пищу, человек поднимался и уходил, а на его место тут же опускался новый человек. И так беспрестанно.

К столику подъехал робот, и я сделал заказ, который был тут же водружен на стол. Оплатив заказанное, я неторопливо приступил к еде и сам не заметил, как погрузился в себя, точно подводная лодка на дно Марианской впадины. Из размышлений меня вывел восемнадцатилетний солдат, пристроившийся напротив меня.

— Разрешите, святой отец? — спросил он. И я равнодушно буркнул:

— Пожалуйста.

Солдат получил заказ, оплатил его и неторопливо стал есть, бросая частые пытливые взгляды в мою сторону. Через пять минут переглядываний он решился и, наклонившись, поинтересовался шепотом:

— Падре чего-нибудь требуется? Я нахмурился и переспросил:

— Что значит чего‑нибудь?

— Ну, сами понимаете, дело такое… — замялся солдат.

— Вы о чем?

— Травка, водка, женщины.

Я поперхнулся.

На территории части все перечисленное солдатом было строжайше запрещено. Я не относился к числу женоненавистников, употреблял алкоголь, травкой не баловался, но погоны на моих плечах и сан, который я был вынужден принять на время действия контракта (или пока не сбегу), вынуждали возмутиться, что я и сделал.

— Встать! — гаркнул я.

Солдат от неожиданности подскочил и опрокинул тарелку недоеденного супа себе на колени. Еще не успевший остыть суп оказал на солдата впечатление, и он взвыл.

— Что здесь происходит⁈ — раздался суровый голос капитана Орлова, появившегося из-за спины горе‑контрабандиста.

— Господин капитан, я требую присмотреться к этому солдату. Он только что предлагал мне товары, запрещенные уставом части, — заложил я покрасневшего то ли от супа, то ли от стыда, солдата.

— Имя⁈ — рявкнул Орлов.

— Смит, — отрапортовал солдат.

— Рота⁈

— Двенадцатая.

— Три наряда вне очереди. Если найду что-нибудь из запрет‑списка, десять суток карцера и штраф тысяча кре­диток. Доложить о наказании командиру роты.

Солдат развернулся и, натянутый, точно тетива лука, удалился.

Орлов усмехнулся и опустился на то место, где еще минуту назад сидел солдат.

— Суров ты. Только с контрабандой все равно не справиться, — ухмыльнулся он. — Ты думаешь, это единичный случай? Да тут все повязаны, и никто не жалуется. Даже кое-кто из офицеров. Такова жизнь.

Орлов брезгливо взял ложку и попробовал второе, оставшееся от недоеденного солдатского обеда. Скривившись, он сплюнул в тарелку и отодвинул ее на край стола.

— Остыло.

— Мне все равно, кто чем занимается, только пацан мне думать помешал. Да и нагл, — пояснил я.

В отдалении загрохотали взрывы.

Глава 8

Война — это серия катастроф, ведущих к победе.

Ж. Клемансо

Весь оставшийся день грохотало за линией горизонта. Народ поговаривал, что долбят по Скелоским полям, где разбит летний лагерь 18‑й части полка «Крест и Молния», принявший на себя вторую попытку повстанцев завоевать новые территории. Там кипел бой. Новости с передовой поступали в штаб регулярно, но до солдат, как и до меня, не доходили. Капеллан — не высокая сошка, пока, конечно, кто-нибудь не отдаст концы.

Новости мне рассказал Орлов. Он заглянул в костел по дороге из штаба. Я как раз приступил к подготовке вечерней службы. Я не надеялся, что кто-нибудь придет, но службу решил провести. Мы сели на ступеньках костела. Орлов достал портсигар. От сигареты я отказался и вынул из кармана трубку, набитую отборным амберским табаком. Раскурил ее и с наслаждением посмотрел в сиреневое вечернее небо.

— Там на Скелосах сплошное месиво. Повстанцы в обед замолотили артиллерией и до вечера вспахали все поле и близлежащий лес, где как раз лагерь и разбит. Потери капитальные. Наши открыли ответный огонь, но ситуацию уже не переломить. Похоже, восемнадцатую часть мы потеряли.

Орлов