Кольцов вскочил с кресла и ударил по мне сгустком света. Я увернулся и активировал одеяние тьмы. Декан замер и с удивлением уставился на то, как легко и просто я использую магию там, где это не должно быть возможно.

— Думали, что блокирующие артефакты работают против тьмы? — я призвал ауру, которая тут же заполнила всю комнату. — Вы же декан магической академии, Аркадий Всеволодович. Вы должны знать, что обе изначальные стихии сдержать нельзя. Ни свет, ни тьма не поддаются контролю.

На лице декана было такое искреннее удивление, что я начал сомневаться в своих познаниях магии этого мира. Не может такого быть, чтобы Кольцов не знал прописные истины.

— Свет и тьма были первыми стихиями задолго до появления людей, — проговорил я, наступая на него. — Они сами выбирают носителей и сами решают, кто будет им служить. Свет более гибкий, он не такой разборчивый, но тьма… тьма выбирает с особой тщательностью. Каждый тёмный получает дар только после того, как тьма решит, что он достоин.

— Чушь и ересь! — рявкнул Кольцов, отступив на пару шагов. — Это такие же стихии, как и остальные.

— Тогда зачем вам создавать Вестника Света, а не Вестника Воды, к примеру? — усмехнулся я. — Потому что вы знаете, что изначальные стихии могут дать абсолютное могущество и погасить остальные стихии. Не так ли, Аркадий Всеволодович?

— Ты несёшь вздор, граф, — процедил он сквозь зубы, продолжая пятиться. Не столько от страха передо мной, сколько от того, что он понимает, что убивать меня в камере Тайной Канцелярии никак нельзя.

— Ваши ритуалы не сработают, вы никогда не получите Вестника Света, потому что свету не нужны посредники, он и так повсюду, — я раскинул руки в стороны и отозвал тьму. И в это же мгновение вспыхнул купол Кольцова, осыпаясь мелкими искрящимися блёстками, медленно таявшими в воздухе. — Свет и тьма никогда не враждовали между собой и не пытались подавить друг друга. А вот людям отчего-то хочется считать, что они имеют право решать за стихии.

Ответить мне Кольцов не успел. В камеру ворвались охранники с боевыми артефактами наготове. Они внимательно осмотрели камеру, отметили, что я просто стою и не угрожаю ни декану, ни им.

— Время посещений закончилось, Аркадий Всеволодович, — сказал один из них Кольцову. — Пётр Григорьевич Лутковский запретил все посещения графа Шаховского до дня судебного заседания.

— Ничего страшного, я уже закончил здесь, — натянуто улыбнулся декан и вышел из камеры.

— А вам, граф, придётся пройти с нами, — обратился ко мне охранник. — Канцлер желает с вами побеседовать.

— Разумеется, — я кивнул и последовал за ним.

Мы прошли через длинный коридор, два лестничных пролёта и снова коридор. Меня водили по зданию Канцелярии, сворачивая, поднимаясь и спускаясь по лестнице, будто хотели запутать. Я молча двигался в центре отряда сопровождения из пятерых охранников и не показывал виду, что уже запомнил все эти коридоры и повороты.

Наконец мы дошли до приёмной канцлера, где за отполированным столом сидела девушка лет двадцати пяти. Я присмотрелся к ней внимательнее и заметил некоторое сходство с Натаном Соломоновичем. Те же воздушные кудри, немного массивный нос, загнутый книзу и тонкие поджатые губы.

— Милена, тут Шаховский прибыл, — сказал охранник, улыбнувшись секретарю.

— Минутку, — девушка нажала на специальную кнопку, дождалась ответа и кивнула. — Проходите, Пётр Григорьевич ожидает.

А ведь это она мне звонила перед испытанием, чтобы предупредить о переносе времени. И, похоже, именно она после звонка Берга спешно передала канцлеру наше прошение по «правилам трёх печатей». Я скосил взгляд и увидел на столе небольшую табличку, на которой было написано «Берг Милена Аскольдовна». Вот и познакомились.

Дверь распахнулась, и охранники пропустили меня вперёд, оставшись в приёмной. Я шагнул в кабинет канцлера и сразу же заметил в кресле рядом с ним незнакомого мужчину. Судя по ауре, он был грандмагом воздуха.

— Доброго вечера, — я склонил голову и замер посреди кабинета.

— Присаживайтесь, ваше сиятельство, разговор будет не из приятных, — распорядился канцлер, указав рукой на кресло для посетителей. — Позвольте представить вам Максима Фёдоровича Одинцова. Он является куратором Особого Корпуса императорского пансиона.

— Рад знакомству, — вежливо сказал я, располагаясь в кресле.

До этого дня я и слышать не слышал ни о каком Одинцове, а тут сначала Кольцов меня попытался им запугать, а теперь и канцлер решил нас познакомить. Похоже, что именно Одинцов и стал причиной визита Кольцова. Что-то назревает, и это не связано с обвинением в измене провинциального графа.

— Взаимно, ваше сиятельство, — кивнул мне Одинцов.

Он рассматривал меня с интересом, будто изучал диковинного монстра или новый вид насекомого. Вокруг меня закрутились тонкие воздушные потоки, сворачиваясь по спирали. Похоже, мне намекают, чтобы я не дёргался, если не хочу попасть в удавку ветров. Занятная беседа у нас намечается.

Одинцов улыбнулся мне и склонил голову к плечу. Он дождался, когда завладеет моим вниманием целиком и полностью, а потом задал очень интересный вопрос.

— Скажите, граф, что вы знаете об Особом Корпусе императора? И о том, как именно уходят на пенсию его инструкторы?

Глава 4

Я смотрел на Одинцова около минуты. В моей голове мелькали разные мысли, но большинство из них сводились к тому, что куратор Особого Корпуса не просто так задал эти вопросы. Ему нужна Юлия Сергеевна. А если бабушку снова призовут на службу, Виктория не сможет остаться дома — её заберут в этот демонов Корпус.

Вот почему Кольцов устроил ритуал именно сейчас — он знал, что бабушка будет под защитой его величества как только вернётся на службу. Кто бы ни стоял за деканом, эти люди были в курсе планов Одинцова, и они явно спешили.

— В Особом Корпусе императорского пансиона обучают одарённых, чья направленность дара считается очень редкой и полезной для империи, — сказал я наконец, чувствуя, что пауза слишком затянулась. — Ну а что касается инструкторов… думаю, что пенсия им не положена. Вы их списываете только когда они становятся бесполезными.

— Ваша бабушка рассказывала вам о своей работе? — нахмурился Одинцов.

— Нет, к сожалению, она не может говорить о работе, — сказал я, пожав плечами. — Впрочем, вы и сами об этом знаете получше меня.

— Вам говорит о чём-нибудь позывной «Волна»? — Максим Фёдорович покосился на канцлера, который не вмешивался в разговор, но внимательно слушал.

— Да, это позывной моей бабушки, —