– Запаздывает, туды его в дышло. – Бурый сморкнулся одной ноздрей, отвернувшись от костра. Живчик не находил себе места. Он подскочил, обошел костер кругом, вытирая взмокшие ладони, и заискивающе спросил:

– Еще подбросить? Я порублю свежак…

Костер уж проглатывал третью подачку. Еда, что полагалась Кисляку, остыла.

– Лучше глянь, нейдет ли кто…

Лицо Коряги, и без того мрачное, сделалось похожим на иссохшую репу. Живчик поспешил к единственной тропе, а потом спросил на бегу:

– Телегу с Кисляком?

– Надеюсь, только они и явятся, – пробубнил Коряга и стал протирать самострел, который я утаранил еще в прошлом сезоне.

Полезная штучка, коли ждешь гостей, которых не звал.

– Грохнули его, – сопли в носу Бурого закончились, теперь он сплевывал, точно глотал мошкару каждый раз, как мы отвернемся.

– И Камышовку? – с тоской спросил Груздь.

– Или парень отвлекся на шлюх, – успокоил всех Коряга, – молодая кровь…

– Ему и кобылы хватит, – прыснул Бурый, а потом покачал головой. – Тогда, правда, задержался бы наш Кисляк на четвертину часа…

– Много даешь.

У костра посмеялись: без прежнего задора, негромко, скупо. Солнце обнималось с листьями, позолотило тропу. Шлеп-шлеп-шлеп. Судя по громкому звуку – то бежал Живчик, в последний год он раздался вширь.

– Идет! Кисляк идет! – крикнул он. – Помощь нужна…

Коряга прищурился так, что глаза почти потерялись в складках шершавой кожи.

– Один?

Ответом ему послужил тревожный кивок.

– Точнехонько один? – спросил я тише, всматриваясь в зазоры между стволами.

– Без телеги, – выдохнул Живчик. – Без кобылы…

Бурый бы пошутил, да в этот раз позабыл про веселье. Вместо трубки в его руке образовался широкий топор.

Наш конюх, торговец и дозорный в одном лице подволакивал ногу. Живчик помог ему дохромать до кострища, помятому, грязному. Морда у Кисляка тоже помялась: багровый фингал, содрана кожа у выбритого виска, под челюстью и в ноздрях следы грязи. Он молчал, пыхтел и бросал несчастные взгляды.

– Говори, – приказал Коряга.

Живчик протянул было кружку Кисляку, но Бурый отодвинул ее топором. Его широкая тень делала грязь на морде Кисляка еще чернее.

– Н-напали, – проблеял он, поморщившись от боли, и не мог надышаться. – Ув-вели…

А в глазах, сами всекаете, читалось: «Чего тут еще скажешь?»

– Кто?

– Н-не разобрал… плащи, одежа, как у нас с в-вами, братцы!

Бурый зашел за спину Кисляка, покосился в сторону дороги – никого! – и снова прислушался к разговору.

– Знали, выходит, откуда ты пойдешь, – внимательно посмотрел Коряга.

– И куда, – заволновался Живчик. Заламывая руки, он вновь обошел затухающий костер.

– Я, к-как от второй развилки, так сразу направо, там – они… думал, когорта какая идет из Горна, а я…

– По голове прилетело? – без сочувствия спросил Коряга.

Кисляк погрустнел, кивнул и склонился к своим коленям, точно его вот-вот вырвет. Или будто сидит он в объятиях матери, засыпает…

– Увели, все ув-вели…

Он всхлипнул. Коряга с Бурым обменялись короткими взглядами, и одним богам ведомо, о чем думал каждый.

Живчик похлопал Кисляка по плечу, совершенно смущенный чужими слезами. Потянулся за кружкой, чтобы снова ее предложить, но Коряга махнул ладонью, и кружка осталась на пне. Тогда-то я и почуял, что дело дрянь.

– Удрал, выходит? – Бурый цыкнул зубом. – С больным коленом?

– К-какой там! Пикнуть не успел, братцы, как меня ссадили… проучили потом, что я Камышовке по заду стегнуть пытался… ч-что же мне еще, когда их там вдесятеро больше…

– А дальше?

Коряга сидел на бревне, и спина его была ровнее, чем колья в яме. Точно тетива, вот-вот дрогнет…

– Я просил п-пощады, – Кисляк прошептал эти слова и опустил голову.

На портках, где колени, и впрямь остались разводы болотной жижи. Бурый хмыкнул. Тень его переместилась правее, на другую половину Кисляка.

– Думается мне, это Веледага, – дерганым голосом сказал Живчик.

– Будь то он или его прихлебатели, – Коряга раздавил комара на шее, – тебя бы тут не сидело, Кисляк.

Он встал, размялся. Тишина будто застревала в зубах.

– Или уж, коли на то пошло, – черная улыбка Коряги изувечила лицо, – отпустили бы тебя с таким замыслом…

Кисляк вскинул голову. Испуганно, точно перепел с поломанным крылом, уставился в ответ.

– …чтобы прийти по твоему следу к нам или отвлечь, покуда мы тебя выхаживаем.

Я обернулся в сторону дороги. Живчик встал поближе к шатру, точно мог бы там спрятаться. Хвоста не было – дорога пустовала.

– Либо? – испуганно спросил Кисляк.

– …либо это все оттого, что жрешь ты с нами в три горла, а пашешь на Веледагу, сучья ты задница!

Живчик с Кисляком в один миг распахнули глаза и раззявили рты.

– Да ну!

– Н-не правда!

– Заткнулись. Оба.

Коряга произнес это негромко, так ворчит издали подступающая гроза. Бурый навис над Кисляком, с силой сжимая рукоять топора – побелели костяшки на розовом кулаке.

– Я говорю, а ты кивай, коли согласен, – голос Коряги сделался мягче. – Улавливаешь?

Кисляк яростно закивал. Из его рассеченной брови потекла кровь.

– Ты привозишь вести из города. Так?

Еще один кивок, уже осторожный.

– Знаешь, где лежит-полеживает добро. Уж который год. Верно я говорю?

Медленный кивок. Всхлипывание.

– Меньше всех тебя в лагере видно. – Коряга глянул на столик, где обычно трудился Груздь. – Кроме Груздя.

Не кивок, скорее повесил голову, уронил подбородок на грудь. Молод еще Кисляк для подобных затей, как мне видится. Правду говорит: путанную, нелепую, неприглядную. Такой-то правда и выглядит в сраных болотах.

Я бы сказал кой-чего. Но коли меня спросите – в таких делах лучше не отсвечивать, не мешаться, когда ваша матушка совсем одна и путает сезоны.

Кисляк позеленел. Я прикусил язык и думал о том, что теперь у матушки есть целая коза, россыпь шкур на самую холодную зиму, полный курятник и даже кой-какое серебришко в щели под дальним окном. Что бы я отдал, лишь бы сейчас оказаться у старой жаровни, на новенькой скамье с шерстяным одеялом…

– А уж с Груздем я знался еще до того, как мы Камышовку увели. – Рытвины на лице Коряги шевельнулись – не разберешь, больно ему или смешно. – Семь раз нас поимели, как ты явился…

Теперь-то Кисляк замотал головой.

– И всякий разок ты при делах: наводка верная, да поздно о ней слышим. Потом товар плохо идет в городе. – Коряга сломал хворостину и подкинул в костер. – А Кулика нашего на вылазке дождались, он и не вернулся. – Огонь быстро обнял подачку. – Я