— Предлагаешь потратить время нашего отдыха на поиски и вразумление Исенбаевского князца? — я поморщился.

— Хм, когда ты так ставишь вопрос, — протянула жена с тяжким вздохом. — Затея маленькой мести зарвавшемуся бояричу уже не кажется такой хорошей идеей. Не стоит он потраченного времени. По крайней мере, не в мой медовый месяц.

— Вот-вот, и я о том же, — согласно покивал я. — И вообще, месть — блюдо, которое лучше подавать холодным.

— Значит, отложим до окончания нашего путешествия? — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла Оля.

— Значит, отложим, — подтвердил я. — Но наработки девчонок… эх! Ладно.

— Хм, а у меня есть идея, как их применить, не тратя время нашего отдыха, без урона моей тяги к справедливости и, возможно, даже с некоторым удовлетворением твоей гипертрофированной мстительности. — вдруг улыбнулась Оля. Я с интересом взглянул на неё, и уже хотел было возразить насчёт гипертрофированности моей мстительности, но… не успел. Продолжить этот разговор сразу не вышло, поскольку в этот момент на мой коммуникатор поступил вызов от Алибекова.

Закинуть лишние для «приютившей» нас камеры вещи в окно, открытое прямо в спасплатформу, разблокировать фиксаторы в «тюремном» блоке околотка, снять щит с прохода в сам блок и уничтожить все следы нашего здесь пребывания… на всё про всё ушло не более четверти часа, так что к исходу этого времени мы с Олей оказались в знакомом кабинете надзирателя, в компании с его хозяином, начальником Усть-Бельской полиции и нашим поверенным от ордена, по совместительству оказавшимся немалым чином в местной городской администрации. Тратить время на долгие расшаркивания и объяснения не стали, благо Руфат Исмаилович, даже не подозревавший о том, что мы с Олей прекрасно слышали недавние разговоры в кабинете околоточного надзирателя, озвучил предложение главы местной полиции ещё во время беседы по коммуникатору, так что сейчас мы без всяких заминок приняли извинения потеющего и заикающегося Швырко, выслушали рык Леппа, адресованный подчинённому, и, отказавшись от предложенной им оплаты нашего проживания в Сарапуле, направились к выходу из околотка в сопровождении Алибекова. Руфат Исмаилович, надо заметить, во время всего это представления выглядел весьма и весьма задумчивым, если не сказать рассеянным. Тем не менее, оказавшись на свежем воздухе, представитель ордена встряхнулся и, сосредоточившись, вновь обратил на нас с Олей своё внимание. Впрочем, заговорил он лишь когда мы покинули территорию околотка и уселись на задний диван его просторного авто. Тяжёлые двери ретро-мобиля сыто и глухо чавкнули, отрезая нас от улицы, под капотом тихо заурчал мощный двигатель и машина, мигнув поворотником, вальяжно, словно старый теплоход, отвалила от тротуара.

— Господа, я, право, не знаю, что именно подвигло надзирателя Швырко на такую глупость как ваше задержание, — задумчиво произнёс Алибеков, направляя авто по знакомому маршруту, ведущему к стоянке, где мы оставили спасплатформу. — И уж тем более не понимаю покладистости нашего полицейского управителя. Андрей Александрович, знаете ли, человек специфический, я бы даже сказал, трудный. И то, с какой лёгкостью он пошёл на сотрудничество, меня, признаться, несколько обескураживает. Не в его характере такое поведение. Как бы то ни было, помимо сложности в общении, наш уважаемый полицмейстер отличается верностью данному слову. Почти болезненной, я бы сказал, щепетильностью. Нет, он не святой, но нарушений своего слова не допускает ни при каких обстоятельствах. Посему смею вас уверить, что уж если он обещал доставить вас в Сарапул без эксцессов и неприятностей, то так оно и будет. Но и только. Надеюсь, вы понимаете, к чему я клоню?

— Кристально ясно, Руфат Исмаилович, — кивнул я, поймав серьёзный изучающий взгляд нашего Вергилия в отражении зеркала заднего вида. И тот, услышав мои слова, облегчённо вздохнул.

— Надеюсь, господин Обухов, — проворчал он в усы. — Очень надеюсь. Не нравятся мне эти игры полиции. Вот руку на отсечение даю, нечисто здесь что-то… Впрочем, это уже наши местные дела. Вам же я настоятельно рекомендую не закусываться с Леппом и его людьми и, распрощавшись в Сарапуле, держаться от них подальше. Ни к чему вам наши дрязги.

— Абсолютно согласна с вами, Руфат Исмаилович, — пропела Оля. — Нам и на службе проблем хватает, так что ввязываться в чужие дела, да ещё и в собственный медовый месяц, уж поверьте, даже намерения не имеем. Ой!

Вот уж действительно «ой». Машина Алибекова замерла в нескольких метрах от нашей спасплатформы, перед которой, раскинув руки, валялись двое урядников. Живые, но без сознания. Кхм, а я уже и забыл об этом… моменте.

— М-да уж, — протянул поверенный, выбираясь из авто. Обошёл посапывающих полицейских по кругу, попинал большего из них мыском начищенного ботинка по подошве туго затянутого берца и перевёл усталый взгляд на нас. — И как это понимать?

— Хм, — я присмотрелся к спасплатформе, точнее, нижней её части, и, заметив знакомый рыжеватый налёт на борту, развёл руками. — Действие противоугонной системы. Нелетальной, само собой. Полагаю, господа решили взломать машину, ну и поплатились за это.

— Придётся вновь связываться с Леппом, — с тяжким вздохом констатировал Алибеков, но, бросив взгляд в сторону дороги, по которой мы приехали, поправился. — Или нет… он, как я вижу, сейчас сам здесь будет.

И действительно, оглянувшись, я увидел пылящий по дороге знакомый гробоподобный внедорожник, приближающийся к нам на довольно высокой скорости. Минута, и он уже тормозит рядом с авто Алибекова. Но первым из остановившейся машины, вопреки нашим ожиданиям, выбрался не сам Лепп, а уже надоевший до оскомины околоточный надзиратель Швырко. А следом за ним спрыгнул на траву знакомый урядник. Тот самый, что «провожал» нас с Олей в камеру. И уже после этой сладкой парочки хлопнула водительская дверь и перед нами возник полицмейстер. Лепп обвёл индифферентным взглядом валяющиеся у нас под ногами тела урядников, прикрыл глаза и, пробормотав себе под нос что-то явно нецензурное, повернулся к надзирателю.

— Твои?

— Мои, — облизав пересохшие губы, хрипло отозвался тот.

— Живы? — этот вопрос был адресован уже Алибекову, на что тот лишь кивнул. — И то хлеб. Чем их так, господин Обухов?

— Эр Эм семьдесят восьмой, Андрей Александрович, — ответил я. — Обычный «сонник»