На тактическом экране Бенджи внезапно вспыхнула яркая фиолетовая иконка, когда анализ мельконианских сигналов связи внезапно показал, что это, должно быть, главный узел связи.

— На КП, Бенджи! Задавим их КП! — рявкнула Манека.

— Принято, — без колебаний ответил Бенджи и снова изменил курс, направляясь к командному пункту. Он маячил перед ним, и, наблюдая за тактическим анализом, появляющимся на боковых панелях графика, Манека поняла, что это такое на самом деле. Не рядовой КП, а центральный командный пункт — главное нервное сплетение всей позиции Щенков!

Они нашли организующий мозг мельконианского анклава, и она почувствовала внезапную вспышку надежды. Если бы они смогли добраться до этого командного пункта, уничтожить его, вывести из строя систему командования и контроля противника на время, достаточное для того, чтобы Девятый полк смог прорваться через проделанную ими брешь, тогда, возможно… Пара “суртуров” в сопровождении сопровождающих их средних мехов внезапно вынырнули из хаоса, как адские буры, извергающие потоки плазмы на Боло, бесчинствующие в их рядах. Бенджи превратил “Суртура” на левом фланге в раскаленные руины, в то время как Пегги навалилась на правого и убила второго. Их бесконечные повторители неистовствовали, когда “фенрисы” разделились, пытаясь развернуться пошире и пробиться к их более слабой фланговой броне, а средние мельконианские мехи остановились, извергая ярость и жесткую радиацию, когда взорвались их установки на антиматерии.

Затем из ниоткуда появились трое средних мехов класса “Фенрис”, все сироты, потерявшие своих “Суртуров”. Их легкое оружие взревело, и они оказались на левом фланге капитана Харриса и Аллена. Они выстрелили раз, другой… А потом осталось всего семь Боло.

Батарея бесконечных повтрителей Бенджи с левого борта уничтожила убийц Аллена, а еще два “суртура” внезапно поднялись из укрытия перед ним. Один из них выстрелил мимо, выпустив одновременно три “Хеллбора” в Пегги. Боевой экран Боло ослаблял выстрелы, а антиплазменная броня поглощала и отражала большую часть их мощности. Но дальность была слишком мала, а оружие слишком мощным. Новейший Боло с улучшенными сплавами брони и улучшенной внутренней защитой от нарушителей, возможно, и выжил бы, но Пегги и майор Анджела Фредерикс — нет.

Башня Бенджи завертелась как змея, и его “Хеллбор” послал гораздо более мощный заряд прямо в лобовую броню второго “суртура”, прежде чем тот успел выстрелить. Затем он отчаянно развернулся к первому мельконианскому меху.

— Шестеро, — подумал Манека на мгновение. — Теперь нас всего шестеро!

А затем, в одну и ту же секунду, обе боевые машины открыли огонь.

— Пробитие корпуса! — рявкнул голос Бенджи. — Пролом корпуса в…

Мгновение, мимолетное колебание в пульсе вечности, которое будет вечно жить в ночных кошмарах Манеки Тревор, которое ее чувства зафиксировали с невыносимой ясностью. Ужасная, обжигающая вспышка света, одновременный приступ агонии, мелькнувшее размытое движение, когда подразделение 28/G-862-BNJ ударило внутренним панцирем из дюраллоя по креслу своего командира.

А затем темнота.

— Здравствуйте, лейтенант.

Тихий голос прогремел в голове Манеки подобно грому, и она отшатнулась от его силы. Она почувствовала, что раскачивается в огромной пустоте, как какой-то призрачный маятник, а головокружение то нарастало, то отступало внутри нее.

— Пора просыпаться, — прогремел мягкий голос, и она крепче закрыла глаза. Нет. Не время просыпаться. Если она это сделает, что-то будет ждать ее впереди. Что-то, с чем она не могла — и не хотела — столкнуться.

Но голосу нельзя было отказать. Она цеплялась за свой безопасный темный кокон, но чувствовала, что ее неумолимо, безжалостно вытаскивают из его глубин. А затем ее глаза открылись и сощурились под ярким потоком света.

Нет, не глаза — один глаз. Она поняла, что слепа на правую сторону, с какой-то мечтательной отрешенностью, и подняла правую руку, чтобы дотронуться до повязки, закрывающей этот глаз. Только ее рука отказывалась двигаться, и когда она медленно — очень медленно — повернула голову достаточно далеко вправо, чтобы видеть, то обнаружила, что ее правая рука заканчивается чуть ниже плеча.

Она медленно моргнула оставшимся глазом, ее вялый мозг пытался справиться с ранами, и тут чья-то рука коснулась ее левого плеча. Она повернулась в ту сторону, прищурилась, пытаясь разглядеть детали, и увидела мужчину в парадной форме морской пехоты Конкордата. Полковник, подумала она, затем моргнула. Нет, она снова ошиблась. На нем была форма полковника, но на воротнике были приколоты знаки различия бригадного генерала.

— Вы уверены, что с ней все будет в порядке? — услышала она голос полковника, ставшего генералом. Он смотрел на кого-то другого. На человека в белом.

— Мы добрались до нее вовремя, — успокаивающе сказал человек в белом. — На самом деле, ваши люди добрались до нее вовремя и вытащили ее, пока нам еще было с чем работать. Потребуется время и большая регенерация, чтобы поставить ее на ноги, но сам ремонт будет довольно рутинным. Обширный, но рутинный.

— У вас другое определение “рутины”, чем у меня, доктор, — сухо сказал офицер морской пехоты, затем снова посмотрел на Манеку.

— Вы теперь с нами, лейтенант? — спросил он, и она узнала в этом тихом вопросе раскаты грома, которые потревожили ее темноту.

Она подняла на него глаза, затем попыталась заговорить. Из горла вырвался только хрип, и она облизала сухие, потрескавшиеся губы языком, сделанным из остатков кожи. Чья-то рука потянулась вниз, держа стакан с соломинкой, и Манека вздрогнула от острого чувственного наслаждения, когда ледяная вода полилась ей в горло с невероятным облегчением.

— Лучше? — спросил морской пехотинец, и она кивнула.

— Да, сэр, — хрипло выдавила она. Она остановилась и прочистила горло так сильно, что у нее закружилась голова, затем попыталась снова. — Спасибо.

По крайней мере, на этот раз это было немного похоже на нее, подумала она.

Ее мозг снова начал функционировать, хотя мысли по-прежнему были далеки от ясности. Она поймала себя на том, что удивляется, как это она может не чувствовать боли от своих ран, а затем мысленно фыркнула. Без сомнения, ей вкололи целый вагон обезболивающих. Что, вероятно, могло объяснить затуманенность ее мыслительных процессов, теперь, когда она задумалась об этом.

Словно прочитав ее мысли, мужчина в белом протянул руку, забарабанил пальцами по виртуальной клавиатуре, и шерстяное одеяло соскользнуло с ее головы. Слабый прилив боли — отголосок чего-то, что, как она чувствовала, было огромным и ужасным, но чему не позволяли касаться ее, — пришел вместе с ясностью, и она снова сглотнула, а затем едва заметно кивнула ему в знак благодарности.

— Но не больше, лейтенант, — хрипло сказал доктор. — Ты выглядишь как человек, который хочет, чтобы его мозг работал, но тебе придется довольствоваться тем,