– Не первый год ходишь, должен знать. – Ножка похрустывала, и пальцы Коряги ловко вертели ее у рта.

– Не слыхал, чтоб я ему был че-то должон.

Живчик уставился на Бурого, словно тот свихнулся. Голос Коряги звучал на удивление спокойно и гладко.

– Говорят, под Веледагой ходит троица служек нижнего бога.

– Которого? – насупился Бурый.

– Мне почем знать! – вдруг рявкнул Коряга, выпучив глаза.

Между спорщиками возник Живчик:

– Один у негой приходит к ночи, живым не уйдешь. Другой – в бою точно боров…

– Перебил в один замах всего Лютого, ровнехонько на две половины! От задницы до башки!

– Сам видал? – сказал Бурый, но на бревне поерзал.

– Тело нашли. Никому б не пожелал такой участи, братцы.

Бурый всплеснул руками:

– Так могли сначала пырнуть, а уж потом…

– А один у него все разговоры слышит! И докладывает, – сдавленно прошипел Живчик. – Так что лишнее наболтаем, сами на себя пеняйте. – Добавил громче: – Мне Веледага не враг.

– Но и не друг, – тихо заметил Коряга и снова принялся жевать.

Я молча начищал клинок. Мясо на кости истончилось, темные зубы Коряги общипывали сухожилие.

– Говорят, у Веледаги свои люди в каждой когорте, – голос Живчика дрогнул. – И никак их не отличишь, пока жареным не запахнет…

Бурый хрюкнул:

– И каждый с тенью ходит рука об руку.

На истерзанных, покрытых шрамами и оспинами лицах, угадывался страх. Еще не полный животный ужас. Я покачал головой и провел тряпицей по клинку, стараясь не надавить слишком сильно.

Заговорил Коряга:

– С тенью или нет, сами судите. Семь раз его прижимали на болотах. Верная смерть. Я знавал Брокка, дюжий был воин, не чета никому из нас. Последний, кто решил с Веледагой тягаться. Два года он его высиживал, собирал силы. И дождался: стоянка у Веледаги была под Шемхом – оттуда по весне не сбежать, а оборону вести негде. Там его и окружили. Пришлось два к одному – вся когорта Спящего явилась на подмогу. Три сотника.

– Верная смерть, – выпучил глаза Живчик.

Коряга долго разжевывал последний хрящ цесарки, морщась от боли, а когда проглотил, заговорил едва слышно:

– Там их и оставили, в серых топях. До сих пор из деревень нет-нет да привезут на продажу круглый щит с пастью медведя.

– Год уж прошел, – Бурый осторожно возразил. – Отчего Веледага сам не подобрал? Хорошие деньжата…

Коряга нехорошо ухмыльнулся, скинул кость себе за спину и посмотрел Бурому в глаза:

– Для чего тебе хлам, Бурый, когда на твоей стороне все чудеса Эритании?

Точильный камень соскочил с острия, попортил лезвие. Я сплюнул в траву.

– Нет давно никаких чудес, – голос прозвучал сипло, но все обернулись. – Я как считаю: коли мы тут все сидим, вдали от домов, в холоде, со сраными комарами и гадами, жрем чего попало, семью не видим – какие уж тут чудеса? Живчик прыснул и тут же вытер нос, оставив кляксу слизи на рукаве.

Бурый взял уголек и разжег трубку: серый холодный дым окутал его в два счета. Он смотрел на меня так долго и вдумчиво, что сделалось не по себе.

На мое плечо опустилась рука Коряги. Тяжелая, мясистая, с потемневшими ногтями.

– Никто не говорил, что чудеса будут на нашей стороне.

XI. Дом

Лэйн Тахари, Оксол, казармы Восходов

Небольшой кабинет принадлежал сержанту: выделить для встречи что-то попросторнее, с удобными стульями, с ковром или, дай-то боги, полежалой шкурой – такой щедрости мы не дождались. Впрочем, я знал цену службы. Отдай два года какому-нибудь капралу или сотнику, поклянись в верности, заучи присягу – и обнаружишь себя в голом поле, с парой медяков, стоптанными сапогами и морем тоски. Я покосился в сторону окна. Блекло-серый стяг с тремя черными солнцами хлопал на ветру. Дьявол… снаружи хотя бы гулял ветер…

Я незаметно подул на взмокшее лицо. Раскаялся. Дыхание – еще горячее, чем обжигающий воздух кабинета.

Наследник Годари измывался над нами, сам разодевшись в тонкий дублет. Он стоял у створок. Редкие порывы ветерка шевелили короткую паклю на его голове. В отца он пошел грустными бровями и невыразительным подбородком. Возможно, это было лучшее, чем Эним Годари одарил сына.

Ровный, усыпляющий голос прохлады не добавлял.

– …к седьмому дню явится господин Эним. – Должно быть, хуже не придумаешь – каждый раз называть так своего отца. – А через десять в резиденцию прибудет Его первейшее Высочество кронпринц Джерон и окажет нам великую честь…

«Если не задержится слишком надолго. Столько пить и улыбаться, глядя в осоловевшие рожи знати Оксола – та еще пытка», – признаться, корчить почтительные гримасы я устал еще вчера.

Но старшему наследнику Энима Годари нравилось нас истязать.

– Мне дозволено сказать лишь, что положение требует нашего безраздельного внимания. Да будет вам известно, что не далее как прошлой весной, с полным присоединением Третьего Восхода, чудных земель Волока, если быть точным…

Чудных. За два года я в полной мере их оценил. От вежливой улыбки болели щеки: она увяла сама собой. Я склонил голову еще ниже. Капли влаги стекли по вискам и шее, упали на пол.

«Еще немного».

– Причина проста и ясна как день, – усыплял нас отпрыск Годари, – Его первейшее Величество навестит резиденцию, в которой велись восстановительные работы, и тем самым…

Должно быть, таскать камни куда приятнее, чем сидеть на одном колене, мучая ноги, и не представлять, когда кончится эта мука. По меньшей мере, каменотесы и инженеры видят результат своего труда.

– …За сим, я прошу вас, вернейшие рыцари. Все мы – верноподданные Его Величества, давшие присягу…

Шлюхи тоже много чего дают, да только и имеют что-то взамен. Я покосился на Урфуса, сотника Второго Восхода: тот дышал глубоко и неровно. Стоим здесь, согнувшись в три погибели, изнываем от духоты, принимаем позы – равно что в борделе. И молчим, не получив и скупой благодарности.

– …и обязуетесь прибыть к оговоренному дню…

«Вот оно! Да! Наконец-то!» – тяжесть парадного доспеха тянула меня в саму преисподнюю. Пот лился струями со лба. Какой недоносок топит крохотный кабинет, когда во дворе бушует лето?

Управители Восходов. Палачи и дознаватели – все до единого.

– Вы можете встать, – напомнил отпрыск Годари. Обычно это говорят до начала речи.

Незнакомый мне сотник поднялся с трудом. Нас учили сражаться, маршировать, плясать под клинками. Но уж точно не стоять на одном колене битый час. Я стиснул зубы, разогнув ноги. Попробовал распрямить спину – дурной нагрудник ткнулся в лопатки, толкнул в поясницу. Кажется, теперь там будет синяк.

Меня окликнули, не успел я скрыться из