другой, и всегда мне сказывает, коли что неладное заподозрит. Часовщик, вон, сам ему намедни леденец носил – благодарил за помощь. Да и Шасс-Маре с детишками нянчиться любит, у неё своих-то нет. Но если его в город выпустить – беда будет, большая беда… Вот и думай, что делать.
Незаметно за разговором они вышли из парка. Дорога ластилась к ногам, точно хотела услужить, и вскоре впереди показался дом Майеров – гораздо быстрее, чем должен был. На запасном месте во дворе монстром из металла и электроники дремал огромный внедорожник Гвен. Над крыльцом висели разноцветные фонарики…
…а у калитки ждал тот, кого Морган меньше всего сейчас хотел увидеть.
– Явился… идиот. Жить надоело?
Уилки выглядел так, словно выдернули из дома, не дав на сборы и минуты. Он был без пальто и без шляпы – зато всё в тех же узких джинсах, потёртых ботинках и в чёрной водолазке с очень высоким горлом и длинными, до самых пальцев, рукавами. И Морган наконец-то разглядел, что металлически громыхало в первую встречу там, у болот. Разгадка оказалась настолько проста, что даже смешно сделалось – несколько золотистых цепочек, украшающих джинсы вместо пояса. Цепочки были разной толщины, длины и звякали при каждом движении.
«Никакая это не китайская подделка, – пронеслась в голове глупая, но утешающе-забавная мысль. – „Тара“, предрождественская распродажа, пять лет назад. Я хотел такие же, но денег не хватило…»
Морган вспомнил давку у касс в единственном бутике «Тары» на весь Форест, обречённо-усталое выражение лица Сэм – «Да я лучше сдохну, чем туда полезу!»; блуждание по залу вместе с хохочущими приятелями и подружками по колледжу; лихорадочный подсчёт скудных средств, накатившее облегчение – не надо лезть в перевозбуждённую толпу и отстаивать длиннющую очередь, а затем – сожаление, что изменить образ пай-мальчика снова не получается.
И то ли воображение, то ли память услужливо дорисовали в той самой гомонящей очереди высокого незнакомца с растрёпанной пегой косой до лопаток.
«Что ж, волосы у него с тех пор определённо отросли», – подумал Морган и понял, что бояться разгневанного Уилки у него сегодня не получится. Только не после мыслей о том, как волшебное существо на досуге шляется по распродажам, чтобы сэкономить на шмотках.
– Ты, того-этого, не ершись, – попытался тем временем урезонить приятеля Фонарщик. – Ничего ж не случилось. Я присматривал, как уговаривались.
Взгляд Уилки прожигал не хуже раскалённого золота.
– У него остановилось сердце. Я почувствовал.
– Как остановилось, так и пошло. Подумаешь, большое дело, – развёл Фонарщик руками. – Ты вообще иногда забываешь, что сердцу биться положено. Кабы мы с мисс Люггер всякий раз на помощь бросались…
«Мисс Люггер? – успел подумать Морган, а затем вспомнил фрагмент из мемуаров О'Коннора. – А. Шасс-Маре».
Но почти сразу все мысли перекрыла вспышка холодной ярости Уилки:
– Я – иное дело. Он мог заплатить за свою беспечность дороже, чем думает.
В словах не было ничего особенного, но лунный свет почему-то померк, а Чи засияла приглушённым тёмно-багровым цветом.
– Но не заплатил, – сказал как отрубил Фонарщик. – Хватит уже злиться, колючка ты наша. Подумаешь, заигрался с ребятёнком, на качелях прокатился разок. Говорю ж, присматривал я за ним.
– Да что ты вообще… – начал было Уилки. А Морган вдруг ощутил за всем этим ярким, жгучим, давящим гневом – сумасшедшее беспокойство и страх.
И шагнул вперёд, улыбаясь.
Что делать с перепуганными взрослыми, он знал с детства.
– Ты просто ревнуешь, – сказал Морган с потешной серьёзностью, на ходу разматывая шарф. – Уинтеру достался подарок на Рождество, а тебе нет.
Уилки смерил его убийственным взглядом.
– Не мой праздник, знаешь ли. Предпочитаю Самайн или Белтайн. И я ещё не…
Договорить он не успел. Морган подошёл вплотную – и накинул ему на шею дивный, невероятно пушистый шарф ярко-синего цвета, обмотал пару раз, расправил концы на груди, а затем крепко обнял Уилки, привстав на мыски.
– С Рождеством, – шепнул Морган ему на ухо.
И он застыл. Гнев исчез без следа, как и страх, а выражение лица стало растерянно-недоверчивым.
– Подарки разворачивают утром.
– Я люблю нарушать правила, – подмигнул Морган, отстранившись. – Не беспокойся. Я выучил урок и буду осторожнее. И, в конце концов, в рождественскую ночь просто не может случиться ничего плохого.
– Ты ошибаешься, – надтреснутым голосом произнёс Уилки и замолчал, поглаживая мягкий, как пух, вязаный шарф.
Морган махнул рукой – и боком просочился мимо, через калитку. Фонарщик замахал своей лапищей в ответ, а Чи рассыпалась трескучим фейерверком цветных искр, не гаснущих долго-долго. Услышав шум, из-за двери выглянул Дилан в безвкусном перуанском свитере, но, похоже, не увидел никого, кроме бессовестно припозднившегося брата.
– Ты где гулял? – весело поинтересовался он, пальцами расчёсывая волосы. Рыжие пряди были влажноватыми – похоже, Дилан сразу после дежурства приехал в особняк и уже здесь вымыл голову перед праздничным ужином. – Мама там с ума сходит.
– Подарки разносил, – честно ответил Морган и обернулся. Фонарщик исчез вместе с Чи; Уилки стоял, бедром прислонившись к забору, и меланхолично кутался в шарф. Глаза были прикрыты, и только по границе ресниц пробивалось тускло-золотое сияние. – Старым друзьям, новым друзьям… незнакомцам.
– Да ты у нас прирождённый Санта, – ухмыльнулся Дилан и втянул его в дом. – Пойдём-пойдём, все только тебя и ждут. Почему вином пахнешь?
– На ярмарке глотнул немного. Кстати, рекомендую, прекрасный глинтвейн там делают.
В груди разливалось приятное, тёплое чувство.
«Это не вино, – думал Морган, и губы начинало припекать, точно улыбка, сдержать которую становилось всё труднее, обернулась жарким июльским солнцем. – Это что-то покрепче…»
Проходя через холл, он заметил, что пальто Донны не было на крючке – значит, её уже отпустили к семье. Дилан болтал без умолку. О последних трёх операциях, совершенно разных, но адски сложных, о новом сорте пончиков в кафе напротив больницы, о том, как умопомрачительно Лоран смотрится на каблуках и в платье, что распродажи в «Спенсерс» начались раньше, чем обычно… От него пахло вином – гораздо сильнее, чем от Моргана.
А в столовой действительно собралась вся семья – кроме Сэм, которая приезжала теперь в родной дом только в экстраординарных случаях. Во главе сидел Годфри, немного похудевший и посвежевший за последнее время, несмотря на тяжёлый грипп и традиционный аврал в мэрии. А может, так просто казалось, потому что впервые за несколько лет он оделся не в скучно-серое или коричневое – брюки и жилет были удивительно приятного, глубокого зелёного цвета. Этель сидела напротив и улыбалась, опускала взгляд, склоняла голову так, чтобы длинная серёжка с крупным аквамарином чиркнула по обнажённому плечу – словом, флиртовала с
