– Тут бывает свежая рыба? – Выпалил юноша.

– Тут бывает все. – Усмехнулся пузан. Жестом велев ждать, он удалился в подсобку, а вернувшись опустил перед путниками деревянное блюдо с грубо порезанным куском мяса сомнительного происхождения.

– Ножей не держу, – пояснил бармен, – так жрите. Пиво или винцо надо? Как моча дохлого осла, но чем богаты.

– Вина. – Велел Душелов. – Две кружки.

– Даже так… – Вновь осклабился трактирщик. – Ну верно в общем… Тощий он и чумазый. За такого и “спасибо” не каждый даст… А на кой приперлись-то в наши края?

– Ищем человека.

– Людей здесь не водится.

– Тот, кого мы ищем – водится.

– И как давно?

– Несколько лет.

– В таком случае, начни с канавы, лысый. – Посоветовал кабатчик, неспешно цедя маслянистую жидкость в пару массивных кружек. – Дружок твой давно кормит червей. Можешь смело уебывать. Зарай – не то место, где всякие чудики выживают больше года.

– Год назад Блэйтан был жив. – Вновь вклинился Касиан, осторожно пробуя мерзейший напиток, только выигрывающий от недавнего сравнения. Даже в дождевой воде ягоды сбродились бы лучше чем в бочках местных виноделов.

– Блэйтан… – Пробормотал хозяин, задумчиво почесывая подбородок. – Кажется, я слышал это имя… Плешивый старый кузнец с юга города?

– Точно не он. – Вздохнул юноша. – Блейту слегка за двадцать. Черноволосый, чуть ниже среднего. Но крепкий такой, жилистый…

– Крепких и жилистых тут каждый второй, карасик. В наших краях ты либо крепкий и жилистый, либо встаешь перед кем-нибудь из них раком. И я бы на твоем месте давно валил отсюда, чтоб не стать чьей-нибудь сучкой… – Рассмеялся толстяк. Нагло схватив с тарелки клиентов небольшой кусок мяса, он принялся с наслаждением жевать добычу, вытирая пальцы о засаленную рубаху. – Приметы есть у твоего кореша?

– Нет…

– И как ты его искать собрался? Тут тысяч десять душ и столько же пустых. Будешь шляться по улицам и спрашивать “ты не знаешь Блэйда”? Заведут в темный уголок и отрежут яйца.

– Зачем? – Передернуло Касиана.

– Баб у нас маловато, – пояснил корчмарь, – приходится мальчиками обходиться. Не можешь постоять за себя – готовь сраку. Держу пари, приятель твой давно этим занимается…

– Вот уж не. – Уверенно заявил граф, отодвигая блюдо подальше от обжоры. – Я знаю только одного человека, способного победить кузена. Держу пари, он сам яйца поотрубает решившим подраться самоубийцам.

– Тролль меня еби… – Воскликнул владелец, вскинув руки. С трудом удержав равновесие, он пододвинулся ближе и довольно прошептал:

– Сегодня твой день, дружок. Держу пари, я знаю, кого ты ищешь.

***

Касиан, как впрочем и большинство здравомыслящих людей, всегда считал, что города строятся по вполне понятным и обоснованным принципам. Сначала на естественном возвышении закладывается форпост, желательно каменный, но при отсутствии поблизости разработанного карьера – деревянный. После вокруг селится самый смелый и предприимчивый люд, деревня постепенно разрастается, а дальше события развиваются по двум совершенно разным сценариям. В первом счастливые владельцы ближайших к замку земель продают участки менее решительной, но обремененной большим состоянием челяди. Во втором несчастных пинками и палками сгоняют с насиженных мест дюжие стражники, служащие доброму и несомненно справедливому феодалу, формально не дававшему какому-то отребью разрешения селиться под своими стенами. Так или иначе, но через некий промежуток времени внутренние районы становятся привилегированными, и далеко не каждый может набрать достаточную сумму для переезда в центр. Конечно, порой знати приглядывается соседний холм или отделенный естественными преградами вроде рек и озер остров, но в большинстве случаев работает простой закон: ближе к крепости – богаче дома. Всякие же лавки мастеровых, порты, конюшни и прочие трущобы теснятся на отшибе, дабы не смущать благородных господ бедностью и порочностью черни.

Местные игнорировали это нехитрое правило. Казалось, Даз’Зарай рос вокруг нескольких независимых ядер, точно плесень на куске старого хлеба, возникающая в случайных местах и неотвратимо покрывающая весь ломоть. Срежь одну корку, и ничего не изменится – гниль наползет с других сторон.

– Будь у меня армия… – Пробурчал Касиан, обходя очередного бесчувственного пьяницу, доведшего собственную плоть до состояния гниющей заживо туши. Настроение юноши скакало точно покусанный осами сайгак, то взлетая к небесам от предстоящей встречи с кузеном, то зарываясь глубже корней столетних деревьев, едва путь преграждали отбросы со взглядом мертвой рыбы.

– Вырезал бы всех?

С отрешенным выражением лица перешагнув забулдыгу, Хельрик ткнул пальцем в сторону бросающихся в глаза невысоких деревьев с по-осеннему красными листьями:

– Кажется, нам туда.

– Туда… – Согласился парень. Не в состоянии найти правильный ответ, он закусил губу, пытаясь примерить на себя воспеваемую в балладах мудрость древних королей. Заслуживали ли местные жители смерти? Некоторые – несомненно. Конченные алкоголики, готовые на все ради рюмки; наркоманы, превращающие тела в передвигающиеся куски тухлого мяса; заигравшиеся в богов маги, ставящие опыты на запертых в подвалах пленниках, теряющие всякую связь с законами, моралью и самой реальностью… В общем не способные переродиться в настоящих людей выродки, в худшем случае представляющие опасность для общества, а в лучшем – до конца поганых дней висящие на шее у родни.

Сложности начинались, когда дело доходило именно до родни.

Касиан вспомнил, как незадолго до переворота среди селян появился насильник. Абсолютно бесконфликтный по общему мнению мужик заманил четырнадцатилетнюю соседку в лес, хорошенько избил, обесчестил и напоследок приложил головой о камень. Посчитав бедняжку ушедшей к Двуликому, он преспокойно вернулся домой, помог тетке починить крышу, за кружечкой хмельного посетовал дружкам на одиночество, разнял дерущихся на главной улице детишек. Короче, делал все те вещи, которые положено делать добрым и отзывчивым селянам, желающим окружающим только хорошего. А спустя два дня наемники-северяне случайно наткнулись на обреченную помереть от голода или дикого зверья девицу, притащили ее в село и отдали на попечение целителю – скрюченному, вредному, но знающему ремесло врачевания деду. Тот не подкачал, и очнувшаяся однозначно указала на обидчика, постоянно крутящегося рядом и всячески ищущего повод остаться наедине. Несколько дружков-приятелей тут же вспомнили, как они вместе покидали деревню, а дежуривший стражник сообщил о бутылке “явственно с вином и ничем другим” в руках мужчины. Прижатый к стенке выродок даже не отпирался, чего нельзя было сказать о его матери. Заламывая руки женщина клеймила соседку провоцировавшей любимого сыночка вертихвосткой и подзаборной шалавой, околдовавшей его, а после кинулась на дядю Моргана, велевшего бросить преступника в казематы для последующей казни.

И если обезумевшая пыталась оправдать такого человека, то как среагируют родители, братья, сестры, дети людей, не творивших бесчинств? Они спишут убийства на самозащиту, воровство превратят в попытку выжить, жульничество объявят поучением дураков. А не случись