К Алексу бросаются все разом, осыпая градом вопросов. Хрустят рукава полиэтиленовой куртки, за которые его тянут в две стороны. Привычно игнорируя возгласы, Бельмондо выскальзывает из окружения, поднимает руку и твёрдым командным голосом отдаёт последние распоряжения:

— Сможете войти к нему только через сорок секунд. Помещение лучше сразу проветрить. И помните, сейчас он очень нуждается в вашей поддержке.

Повернувшись к встречающим спиной, парень в военной форме без промедления шагает к гримёрке, на ходу снимая с шеи, пальца и запястья вещи погибшего человека. Ингибитор Стрельникова помалу перестаёт действовать, голова кружится, душа испытывает привычное опустошение.

По следам Бельмондо следует всё тот же слуга. Сквозь гулкую пелену усталости феромим слышит его заверения, что остаток средств уже переведён на личный банковский счёт почтальона, и, скорее всего, семейство захочет дополнить его премией.

Алекс не слушает.

Закрывает дверь перед носом взволнованного лакея, быстро снимает мимикрирующий костюм. Упаковывает камуфлированную одежду в вакуумный пакет. Складывает пси-маркеры в футляр, отлепляет от переносицы лицекрада, торопясь поскорее натянуть любимый поношенный свитер.

Как обычно после выполнения заказа, его переполняет лишь одно желание — как можно быстрее хлопнуть коньяку и оказаться в одной из своих спальных нор, где он сможет рухнуть в постель и проспать, как минимум, десять упоительных часов.

[1] Этот шакал у меня в долгу! (узб.); Я позвоню завтра, брат (каз.); Возьми меня за руку, сынок (тадж.)

[2] Грациозный хамелеон (лат.), один из видов семейства.

Глава 2

Воскресные друзья

Алекс видит отца.

Пусть лицо мужчины знакомо ему лишь по архивным шотам — он видит его, как наяву. Чувствует запах, состав которого не может разгадать. Изучает лукавый прищур миндалевидных глаз, острые скулы, короткие тёмные волосы и аккуратную заострённую бородку.

Самому Бельмондо сейчас три, почти четыре. Тот самый возраст, когда он в последний раз слышал голос самого нужного в жизни мужчины. Baba[1] стоит в конце длинного коридора с бордовыми стенами. То в пяти шагах от мальчика, то в одном. Удаляясь и приближаясь. Он застенчиво, чуть нервно улыбается.

Несмотря на то, что на большинстве семейных фото отец одет в рабочий комбинезон и ботинки с высоким голенищем, в этот момент на нём элегантный этнический пиджак с горизонтальными застёжками-галунами. Ткань отливает шёлком, по ней бегут усатые голографические драконы.

Фань приближается к сыну, и Алекс внезапно понимает, что находится под властью экстрактов. Чудесных снадобий, разработанных и сконструированных персонально для него, исходя из генокарты, списка вкусовых предпочтений, психотипа, группы крови и других данных. Мужчина в пиджаке с драконами открывает рот и будущий Бель знает, что сейчас тот начнёт извиняться. За то, что оставил обоих. За то, что недолюбил. За то, что не смог предсказать, что случится на вышке…

Алекс пытается сопротивляться. Даже зная, что без чудесной «гильотины» такие попытки сопоставимы с метаниями угодившей в смолу мухи. Он хочет закрыть глаза, но веки непослушны. Бормочет под нос, мотает головой, даже щипает себя за крохотную ладошку. Но зелье сильно́, и он не способен понять — то ли его настоящий папа вернулся, чтобы взглянуть в глаза оставленного им мальчика; то ли в тёмно-красном коридоре Бельмондо видит профессионального «пахучку». Столь же искусного, как он сам…

Феромим вздрагивает и просыпается, сминая покрывало вязкого кошмара. Традиционного, чаще всего являющегося к парню после успешных и наиболее прочувствованных заданий.

Комната над головой медленно кружится, штопором ввинчивая Алекса вверх, в серый потолок и простенькую люстру. Пахнет таббабинолом, во рту сушь песчаной пустыни.

Ему легче. Не настолько, чтобы не замечать мерзких признаков похмелья, но тяжёлые якоря в душе сорвались и утонули. Так выматывает каждый глубокий заказ. Особенно, когда речь заходит об уже умерших авторах посланий…

Несмотря на лёгкую дрожь в пальцах и головокружение, Алекс ощущает себя национальным героем, выполнившим ответственную миссию. Она удалась ему на все сто, и мим нежно согрет мыслью, что счёт пополнился кругленькой бонусной суммой.

Однако потолок над лежаком ему не принадлежит.

Через несколько мучительных секунд Бельмондо понимает, что таки припёрся к Зерну. Пить при этом начав уже в такси — тупоносом соратобу, доставившем его в Чемскую слободу Старого Левобережья. Он пытается вспомнить, когда принял решение ехать к другу, а не в одну из личных нор, и не может.

Тогда Алекс откидывает одеяло и по-турецки садится на здоровенном матрасе. Тот уже не первый год заменяет гостевую кровать — положенный на пол посреди пустой комнаты и застеленный хорошо знакомым Белу бельём. Больше в спальне нет ни единого предмета мебели — Лёня Куликов довольствуется лишь половиной доставшегося ему жилища, и работая, и отдыхая во второй комнате квартиры.

Большинство средств хозяин двушки тратит на рабочее оборудование, сигареты и трафик, благодаря чему квартира выглядит жилой, но изрядно запущенной. Древние генераторы обоев под потолком сбоят, отчего по стенам каждые пару минут проносится вихрь пиксельных помех. С непривычки зрелище укачивает, но со временем перестаёт бросаться в глаза.

Сквозь битые сегменты цифрового миража над дверью проглядывает бетонная стена, оклеенная дешёвым хромобаннером. Украшений нет, как и мебели. Лишь виднеется в углу старый плакат, не виртуальный, а силиценовый, хоть и порядком растрескавшийся. На нём изображён пустой полутёмный склад. А может, завод или секретный объект. Если не приглядываться, больше на картине нет ничего интересного, но стоит расфокусировать зрение, и из полумрака возле железного контейнера проступает фигура бойца спецназа, упакованного в самую современную броню. В одном углу плаката полыхают английские «CC», аббревиатура Шахматного Клуба; в другом оставлена лаконичная готическая надпись, значения которой Бель не понимает до сих пор: «Godardbeside[2]». Как и когда плакат появился в спальне, мим тоже не помнит…

По углам комнаты копится пыль, которую Леонид забывает убирать месяцами. Пахнет пригорелой яичницей, но остальные ароматы перебивает запах курева, щедро вплывающий через приоткрытую дверь.

Алекс трёт лицо ладонями, облизывает пересохшие губы, массирует пальцами виски и медленно поднимается на ноги. Комната прекращает кружение, но всё ещё покачивается, словно корабельная каюта.

Парень обнаруживает, что перед отключкой всё-таки разделся. Подхватив одежду, он выходит в коридор и сворачивает в ванную. Стягивает трусы, встаёт под динамические струи из стен, находит на полке знакомую мочалку и специальное — гостевое, без ароматизаторов и примесей, — мыло. Сначала жадно ловит ртом холодные душевые струи, затем беззастенчиво отливает прямо в кабине. Трёт тело с ожесточением человека, перепачканного чем-то липким и гадким.