Впрочем, на вид жизнь вокруг кипела как обычно, разве что больше обычного народ в кабинсьютах шастает. Впрочем, для тех, кто только с Матушки, оно и удобнее, гравитация плотнее к полу прижимает. Этих, кто с непривычки изображает чёртовых кенгуру, за сто метров видать по вихляющей неудобной постановке. Новаку же, как и всем дылдам, тяжесть в ногах только мешала. На внешних трассах до сих пор почти всё время проводили при микрограве, да и в остальном шли малой тягой, так что хочешь не хочешь, а привыкнешь к некоторой лёгкости во всём теле.
Новак присмотрелся к циферблату бортового времени кратера Кабеус, что мерцал в левом верхнем углу зрения. На самом деле даже быстрее плана с примунением управились. До встречи у него оставалось часа четыре, рекомендации рекомендациями, а ежели засунули его в кабинсьют, так пусть в этом будет хоть какая-то польза.
Добравшись в купол с говорящим название «Хоспиталити», Новак в который раз поморщился от того, каким неказистым его построили. Что поделать, второй по порядку возведения, аддитивные технологии, разработанные для более плотного реголита, здесь дали слабину, вся конструкция так покосилась, что в двадцать девятом едва не рухнула, пришлось срочно её укреплять изнутри монотредной арматурой, в общем, выглядело всё с тех пор, ну как сказать, бетонным бараком. Недаром здесь селили вот таких, как Новак, сезонных понаехалов между рейсами. Мунные резиденты давно облюбовали купол «Эндевор», новенький, с иголочки, аж плюнуть жалко, чтобы чистоту стен не пачкать. Тут же… Новак указал собаке пальцем, куда сгрузить поклажу, после чего отпустил, и уже тогда покинул номер, заварив напульсником люк. Забавно, толпа народу на таможне, а одноместные номера свободные есть. Ну как, «номера», закутки два на два с вибродушем и откидною койкой.
Собственно выбор, как провести оставшееся время, был невелик – в бар или в кабак. Можно, конечно, было поискать по сетям какого-нибудь старого приятеля с внешних трасс, и уже с ним, соответственно – в бар или в кабак, но подобное мероприятие за четыре часа точно не исчерпается, да и трезвость ума всё-таки желательно было до встречи сохранить, потому решение было очевидным. Уже спустя четверть часа травалатор доставил Новака на место.
Место называлось «Свинарник». Ну, то есть формально, в реестрах «Лунар текникс» оно никак не называлось, «пищеблок номер 14», но заправлявший здесь с самого открытия чувак так увлечённо пускал всё на самотёк, что пищеблок быстро превратился в свинарник. Отсюда и название. Наливали тут всё, что горело, а пили всё, что пилось. Еда же была – полное дерьмо. Но еды Новаку сейчас и не требовалось.
– Здарова.
А тут сегодня негусто народу. Бармен (ну или как ещё называть татуированного по брови аутло, тыкавшего за посетителя грязным пальцем в экран раздатчика, голосовое меню тут никогда не работало, в общем, пусть будет бармен) молча поставил перед Новаком неоднократно пользованный бирдекель с затёртым логотипом «Лунар текникс» и выжидательно посмотрел, мол, какое вино мсье предпочитает в эту фазу Муны?
Новак предпочитал два пальца односолодового он рокс.
Бармен сменил изгиб рта на чуть более приветливый, нечасто здесь кто-то пьёт напитки с Матушки, а не традиционное мунное пойло, дымившееся при попадании на органику, и в виде исключения даже налил сам. А хотя да, наверняка же контрабанда, через раздатчик такое не пропустишь.
Новак приподнял стакан на сантиметр в ответном жесте вежливости и только тогда принялся возиться с кабинсьютом, просовывая серебристую трубочку через клапана. В общем, к тому моменту, когда он справился, лёд уже изрядно подтаял, и эффект от долгожданного глотка был не тот.
Чёрт. Вот так мотаешься сотнями гигаметров в один конец, а даже заработанное потом с чувством потратить не удаётся.
Впрочем, нотки груши и что там, чернослива. Не обманул бармен. Натюрэль.
– Что празднуем?
Интонация прозвучала неприятно, потому Новак даже не стал реагировать, хотя обращались явно к нему, напульсник аж завибрировал.
Второй глоток пошёл лучше, мягкое прохладное односолодовое тепло ушло вниз по пищеводу так, как не уходит при проклятом микрограве.
– Я тебя, дылда, спрашиваю. Чо празднуем?
Бармен молча покосился, мол, если что, я его мигом.
Новак только головой покачал. Да мы и сами с чудесами.
– Не заметно? Возвращение.
И только тогда развернулся всем корпусом, отставляя стакан.
Над ним возвышался, покачиваясь, тот самый зеленолицый пакс. Надо же, какое совпадение.
– Тебе бы тоже принять, земеля, коли уж сюда занесло, – хмыкнул Новак, уже скучая по оставленному на стойке. – Я не знаю, что за муха тебя укусила, но во время снижения ты так-то не шумел.
– Тебе смешно, да? Сам-то далеко от Матушки собрался? Думаешь, хорошо устроились и гори всё огнём?
– Э, братюнь, остынь, или я тебя отсюда выставлю, пнятна?
Это всё-таки подал из-за спины голос гнусавый бармен.
– Погоди, у земели есть ко мне претензия. Давай разъясним, не вопрос, у меня на то полно времени.
Бармен пробубнил себе под нос что-то вроде «только начните мне тут мебель бить» и ушёл обратно к себе в угол дальше втыкать в виртпанель. Вот и молодец.
Земеля же всё пыжылся, пытаясь восстановить дыхание за потным забралом. Наконец, считанных полминуты спустя ему это всё-таки удалось:
– Вам тут всё равно, что внизу творится?
– Нам? Хорошо, давай разберёмся. Вот ты скажи, тебя волнует доза, которую парни получат, набивая здесь, на Муне, для вас, для Матушки очередную канистру тригелия?
– К-какую ещё дозу?..
– Радиоактивную. Биологический эквивалент рентгена. В миллибэрах, ежели наразвес. Ты вообще в курсе, что тригелий и сам фонит, и поступает из реголита почему-то исключительно пополам с радоном. И парни на комбайнах почитай всю смену у самом припёке сидят, через стеночку от бака, то есть сантиметрах в десяти, тебя волнуют их проблемы?
– А тебя, дылду, можно подумать, волнуют?
– И меня не волнуют, – легко согласился Новак, отворачиваясь к стойке и хлопая перчаткой по соседнему сиденью. – Да ты не маячь, присаживайся, выпей чего, мой тебе совет, сразу полегчает. Я ж видел, как тебя полоскало.
Надо же, послушался, сел, остывая.
– Не понимаю я вас, внешников. Вы всё время такое лицо делаете, будто вы тут типа элита, и вам насрать на всех остальных.
– Это ты зря, мы, можно сказать, самый незлобливый и общительный народ во всей Сол-системе. Кого хошь, вон, у бармена спроси, всякий тебе подтвердит. А что лицо такое строим, так извиняй, как ещё на твои выкрутасы на пароме было смотреть? Я и сам таким когда-то был, потому и смешно. Не ржать же мне с тебя в голосину, вот сделаешь лицо построже, глядишь, и попустит.
– Это не повод так безразлично относиться к чужим бедам.
– Согласен. Но я считаю так. Вон бармен здесь работает, я тоже, можно сказать, командировочный, ты, поди, на Муну не развлечения ради пожаловал. Все трудятся в меру способностей, у всех контракт, своя задача, свои проблемы. Не хочешь – не берись, а чего нюни ныть? Обрати внимание, ну объявили по Кабеусу чрезвычайку, и чего? Никто не бегает, волосы на себе не рвёт. Когда пятый купол рванули шайтаны, на Муне кто-то плакал, заходился? Собрались, шайтанов отловили, купол восстановили, покойников со стен соскребли, упаковали и отправили к Матушке. Или когда там внизу порешали «СпейсИкс» разукрупнять, корпоративный монополизм, мол, хотя ну был «СпейсИкс», стал «Маршиан текникс» да «Лунар текникс», какая разница, кто-то ныл? Нет, все делали своё дело, каждый на своём месте. Или менял контракт. Почему на Матушке всё не так, что все там постоянно ноют?
Собеседник натужно пыхтел, пытаясь хлебнуть пива
