закипеть, как тогда в болоте. 
Но летящий в меня снег превращался в воду, а потом и в лёд. И когда я стал скользить по ледяным наплывам под ногами, то понял, что это была не лучшая идея… А добавить ещё огня в кровь, чтобы не взорваться, у меня не получалось.
 В очередной раз свалившись и выскользнув за пределы барьера, я повис на краю скалы.
 — Эй, он с той стороны! — послышался истерический крик Ефима.
 Загудел поднимаемый ветер. Старший маг, оседлав крутящийся вихрь, полетел вокруг скалы, безумно хохоча. В руках он теперь держал посох, в глазах его чуть не сверкали молнии.
 — Ну что, светлое отродье, теперь ты узнаешь мощь… Да чтоб тебя Яриус сжёг!!! Падаль хорлова-а-а-а!!!
 Не слушая и не дожидаясь его, я одним рывком подтянулся и снова нырнул за барьер. Мне нужно было сначала с Агатой разобраться, и варварские мозги подсказали только один способ получить на короткое время настоящую силу.
 Снова преодолевая ледяной ветер, я вытащил топорище и приказал Кутеню вытянуть мне один Огнецвет. Не было времени на медитации и я, матерясь и обжигаясь, просто сожрал раскалённый цветок.
   Глава 25
  Я упал на четвереньки, выгибаясь от раскалённого пламени в венах. Любой адепт, начинающий восхождение по пути магии, должен привыкать к боли. Могущество даётся только через боль, через ежедневное преодоление себя.
 А с другой стороны, ощущение, когда распирающая сила звенит в жилах — бесценно.
 — Смердящий свет, — прошипел я, понимая, что мои пальцы впились в скалу подо мной, раскрошив твёрдую породу словно трухлявый пень.
 Это был снова я, Всеволод Десятый, и казалось, всего одно движение руки, и все враги будут повержены. Даже от Вайкула мне не досталось столько силы…
 Так, надо вставать! Да, энергии много, и она, заполнив все доступные контуры, уже сквозит наружу. Усилием мысли я выгнал Кутеня из топорища, чтобы он перехватил столько излишков, сколько сможет. Щенок, куснув энергетический протуберанец, взвыл и исчез где-то в снежной метели.
 — Стой! — я протянул вслед руку, но связь с цербером оборвалась.
 От меня изошла огненная волна, и на лицо стали падать тёплые капли — жар моего тела просто растопил метель. Кажется, огнецвет усвоился.
 Где мой цербер⁈ Не чувствую его… Так, попробуем повторить.
 Я встал, пошатываясь, и, поведя рукой, двинулся вперёд.
 — Кутень!
 Снова впереди мелькнул ледяной ворох, но теперь меня не снесло, а просто окатило тёплой водой. Ну да, магия огня с магией холода совсем не дружит.
 Кажется, я знал, как называется эта светящаяся сфера, окутывающая меня едва заметными всполохами огня… Где-то в мозгу вертелось название, но никак не могло выскочить на поверхность. Словно у нерадивого ученика, который на уроке проворонил лекцию учителя, и теперь пытался вспомнить.
 Ну, делаю ещё шаг… И ещё…
 Тут я споткнулся, снова упав на четвереньки, а из моего рта вырвался огонь. Ну ни хрена себе! Надеюсь, это не заклинание, а просто побочный эффект.
 Вот же вонь небесная! Мне плохо… Однозначно, когда магическую силу впихивает божество, всё проходит намного мягче.
 Отдышавшись, я встал и тряхнул плечами. Перед глазами пока двоилось, меня шатало из стороны в сторону, но терять времени было нельзя. Сейчас сила окончательно усвоится, и, как обычно, сойдёт на нет до того момента, пока я не открою себе магический источник.
 А когда я его ещё открою…
 Теперь ледяные комья, запускаемые Агатой, растворялись в моей собственной защитной сфере. Чуть прикрыв глаза, я сделал усилие, расширяя огненный щит и добавляя жара.
 А под куполом «барьера крови» теперь лил тропический дождь. Видимости, правда, это не добавило.
 — Агата! — мой крик потонул в шуме дождя, — Я твой друг!
 Второй раз я подошёл к той колонне, к которой была прикована наставница Креоны. Обойдя препятствие, я на миг застыл… Колдуньи не было, только висели оборванные золотые цепи.
 Сбоку мелькнула тень, и я машинально перехватил руку у своего лица. Агата едва дотягивалась до моей головы, но всё равно попыталась выцарапать мне глаза.
 — Полегче, — сказал я, пытаясь не раздавить тонкие женские запястья, — Я дру… дру… ды-ды-ды…
 Губы задрожали от лютого холода, которое вдруг волной пошло по моему телу, и я упал на одно колено. Даже защитная огненная сфера, окружающая меня, просто рассеялась.
 Забили по щекам ледяные осколки, в которые превратился дождь. Кажется, меня просто заманили в ловушку…
 Агата тут же вырвалась из моих окоченевших рук, а потом обняла за шею. Её глаза синего ледяного цвета были совсем рядом, и в лицо мне дохнула морозом сама смерть.
 Замёрзшие капли дождя завораживающе медленно летели позади её головы. Вокруг замирало даже время.
 Гордая и сильная женщина, у которой возраст застыл в районе тридцати лет. Юная наивность уже покинула черты лица, но зато осталась естественная, такая притягательная женственность.
 — Это будет твой последний поцелуй, Тёмный, — хищно улыбнувшись, просипела колдунья. Голос у неё был хриплый, как у Креоны, и говорила Агата явно с трудом.
 — Я… Кре… — пытался выдавить я.
 — Хоть одного, но я заберу с собой в вечную мерзлоту, — прошептала Агата и прильнула к моим губам.
 Это было похоже на смерть. Когда всё тело просто сковывает холодом, и даже мысль застывает, а разум погружается в вечную тьму.
 Странно, у её губ знакомый вкус. Причём это вкус из моей прошлой жизни, и связан он, как ни странно, с Магией Тьмы…
 Неожиданно темнота посветлела, и я снова увидел разъярённые глаза Агаты.
 — Почему я чувствую энергию своей ученицы⁈
 Я попытался ответить, но не смог даже двинуть губами…
 Что-то ярко вспыхнуло сбоку, у самого уха, и моей щеке стало на миг теплее. Это отвлекло Агату — она повернулась, удивлённо рассматривая что-то на моём плече. Холод, сковывающий меня, заметно ослабел.
 — Так он с тобой? — спросила Агата.
 Я не мог повернуть головы, моя шея окоченела, поэтому я не видел, на кого она смотрела. Мои губы не двигались, и колдунья убрала руки.
 — Кре… Креона!
 Она схватила меня за щёки, впиваясь ногтями. Словно ледяные иглы проткнули мой разум.
 — Что ты сделал с ней, хорлова падаль⁈
 И всё же даже в этой вечной мерзлоте нашлось место моей злости. Чтобы Десятый стелился перед какой-то отмороженной стервой⁈
 — Я при… пришёл… по… по… — говорить замёрзшей челюстью было трудно.
 Колдунья в истерике захохотала, её ледяной смех эхом