— Знаешь что, Петь, мы с тобой сейчас как раз находимся в месте, которое можно назвать промежутком.

— Между чем и чем?

— Жизнь и смертью, землей и небом, бытием и небытием. Мы с тобой в черной кишке и не знаем, то ли родимся скоро, то ли нас переваривают.

— О, да вы философ, милочка. Из ваших вариантов получается, что мы не в промежутке, а в промежности.

— Дурак. — Марина засмеялась. — Такая красивая теория получалась.

— Безумно красивая, но в обоих случаях нам надо умереть. Я бы еще пожил в своем теле. В нем припасен жирок, который поможет нам продержаться без еды.

— Да не собиралась я умирать. Это была красивая аллегория на тоннель, в котором нет ничего, кроме стен и труб, как будто мы в каком-то странном междумирье, напоминающем кишку, по которой движемся навстречу неизвестному.

— Да все я понял, просто хочу, чтобы ты отвлекалась на разговор. — Петр нащупал в темноте лодыжку супруги и нежно погладил ее.

Петр изо всех сил старался разговаривать с женой, но в какой-то момент понял, что очень хочет спать. Уснул, проснулся, лежал, пока Марина тоже не проснулась. Они перекусили колбасой и оба отметили, что она начинает портиться. Затем им по очереди приспичило в туалет, и это была та еще эквилибристика. Возможным это было сделать в нормальной позе только в месте разлома тоннеля. Чтобы до него добраться, Марине приходилось тесниться, подлезая под трубы, иначе Петр не пролез.

Чтобы не жить в атмосфере зловония, они догадались присыпать землей продукты жизнедеятельности. Потом долго разговаривали, вспоминая себя в первые месяцы отношений, рождение сына, смерть матери и прочие вещи, определяющие семейные этапы. Марина больше не проявляла признаков клаустрофобии. Петр все ждал, когда вода начнет подходить к ним, но не дождался. Хотелось верить, что снаружи губительные процессы закончились.

Они с женой уснули еще раз и когда проснулись, посчитали, что завтра уже точно наступило. Петр полез ногами вперед проверять, до каких пор дошла вода. Чтобы понять тенденцию, он начал считать. На ста семидесяти он коснулся края лужи. Вода оказалась теплой и отвратительной на вкус, как будто в нее добавили всю таблицу Менделеева. К языку прилип яркий вкус и долго держался. Петр разделся и пополз дальше, пока не погрузился полностью.

Из этого эксперимента он сделал вывод, что тоннель имеет уклон. Тот уровень, где они обосновались с Мариной, оказался выше. По мере погружения вода становилась горячее. Долго в ней находиться у Петра не получилось. Он помылся и выбрался на сушу. Надевать на себя грязные вещи не стал, сполоснул их в воде и вернулся к Марине.

— Ты так долго. — Произнесла она взволнованно.

— Прости, но ты же слышала, как я там плескался.

— Тут такая капель стоит, что я слышу, как она начинает наигрывать мотив. — Призналась Марина.

— Мне кажется, у тебя тонкая душевная организация, как у музыканта или поэта. — Петр до всех этих событий понятия не имел, что у жены могут быть психические расстройства. — Ползи, помойся. Там вначале вода ничего, чуть теплая, а дальше уже горячее. Смотри, не перегрейся.

— А я всегда хотела стать актрисой, но у меня страх перед публикой. — Призналась Марина, протискиваясь мимо мужа.

— Только не это. У актрисы должны быть стальные нервы и пустота внутри, заполняемая ролью. Нам в семье такая женщина, играющая жену не нужна.

— Да чтоб тебя знаток женщин. — Фыркнула Марина и поползла как рак, задом наперед.

Петр слышал, как она тоже считала, чтобы определить изменение уровня воды. Вскоре капель из конденсирующейся влаги забила ее голос. Супруги не было больше получаса. Хотя Петр не был уверен в том, что адекватно оценивает время. В темноте и при однообразии звуков оно могло, как растягиваться, так и сжиматься сильнее обычного. Время, не что иное, как наши воспоминания, и если за определенное время ничего не поменялось, то и вспоминать особо нечего. Не было события, и мозг сжал это воспоминание в один импульс информации.

Пока дожидался, тоже отметил, что падение капель иногда складывается в мелодию. Вероятно, если задержаться в этом тоннеле на долгие недели и слушать однообразные звуки, то вскоре могли почудиться целые песни, а то и сложные симфонические произведения.

Марина появилась внезапно. Петр подпрыгнул от неожиданности, когда его ноги коснулись.

— Твою мать, Марин, чего так тихо? — Сердце у него заколотилось, как бешеное.

— Вообще-то я считала вслух. — Ответила супруга.

— Я не слышал. Наслаждался мелодией капели. Как все прошло?

— У меня получилось двести до кромки воды, а когда ползла назад сто восемьдесят три.

— Это погрешность. Во-первых, ты туда ползла задом, а оттуда передом. Во-вторых, ты далеко не часы, чтобы делать равные промежутки между счетом. Завтра еще раз сползаем и сравним. Если твои и мои показания будут иметь одинаковые тенденции, то можно посчитать их правильными.

— Хорошо. Радует, что если там еще идет дождь, то вода не прибывает слишком быстро. После водных процедур я почувствовала себя заново родившейся. Стало легко и даже можно перекусить чего-нибудь.

— Раз можно, давай перекусим. — Петр полез в сумку и перепроверил многие колбасы.

Она начали покрываться осклизлой пленкой и приобретать нездоровый запах. Петр все подозрительные вынимал из сумки и убирал в сторону.

— Ну что там, скоро? — Поинтересовалась Марина.

— Колбаса портится, сейчас выну всю осклизлую, остальную попробуем сохранить. — Пояснил Петр.

— А там у нас были всякие деликатесы в вакуумной упаковке. Им-то точно ничего не стало.

— Эти пока трогать не будем. Они долго хранятся, поэтому оставим на черный день. Доедим всё, что может скоро испортится. А это только сырокопченые колбасы. Держи. — Петр переломил палку тонкой сухой колбасы и протянул жене.

Она нащупала ее и забрала.

— А помнишь, как я заставляла вас с Темкой не есть эту гадость. — Вспомнила Марина.

— Конечно, такое не забудешь. Колбасу нельзя, сало нельзя, грудинку только раз в неделю и только куриную. Признаться, эти ограничения провоцировали меня тайком посещать всякие бургерные и беляшные места. Невыносимо хотелось нездоровой пищи. Но я благодарен, что ты не давала нам расслабляться, иначе моё пузо было бы больше раза в два. — Петр похлопал себя по мокрому животу. — А помнишь, как-то на выходной ты приготовила здоровый обед? Вегетарианский салат, какую-то овсяную кашу с малиной, свежевыжатый апельсиновый сок. А Тимоха наткнул сельдерей в салате, понюхал и спросил тебя, что это такое? Ты ему ответила. Он ослышался и переспросил, сельдерейх?