– У меня был дом, в нём было хорошо, мама пела мне на ношь колыбельные, а отец щекотал своей густой колючей бородой. Я был шастлив, хоть жили мы и ошень бедно, но мне и не нужно было большего. Полностью я осознал это, когда родители заболели. Кажется, они съели или выпили што-то не то, и стали шахнуть на глазах, а я был слишком мал, чтобы сделать хоть што-нибудь. Потом они умерли.

Бедняк глубоко вздохнул, и в этом вздохе Корай почувствовал всю боль, свалившуюся на плечи этого, ещё совсем юного, но уже такого старого человека.

– У меня больше не было родственников, – продолжил он, медленно пережёвывая краюху чёрствого хлеба, – и, поскольку я был ещё мал, штобы работать, и платить налоги, мой дом отобрали, а меня сослали в работный дом. С тех пор жизнь моя стала грустна и сурова. В работном доме с нами обращались как с безвольными животными, протянув там от силы полгода, я сбежал и стал жить сам по себе. За это время я обошёл, наверное, весь остров.

– И ты нигде не смог найти себе кров? – участливо поинтересовался старик.

Бедняк не ответил, лишь коротко помотал головой из стороны в сторону. Через несколько минут, отправив в свой рот кусок твёрдой картошки, в желании продолжить затихший разговор, он спросил:

– А ты мил шеловек, какой была твоя жизнь?

– Долгой, – старик задумался, – хорошей, но тяжёлой, хотя мне конечно грех жаловаться…

– Нет-нет, – запротестовал бедняк, – расскажи мне, добрый путник, со мной редко кто заводит беседу…

– Хорошо.

Корай сделал один небольшой глоток из бурдюка с водой и, передав его в руки своего собеседника, сказал.

– С самого своего детства я много работал, обучаясь ремеслу земледелья. В такой песчаной почве как в этих местах, очень трудно растить хорошие овощи, но прилагая множество усилий, я перенял отцовский опыт, и стал сам выращивать овощи и корнеплоды, а затем возить и продавать их в город. Во время одной такой поезди я и познакомился со своей будущей женой. Она была очень красивой, – старик на мгновенье прикрыл глаза, пытаясь воссоздать в голове любимый образ, – и честно, даже не знаю чем ей приглянулся такой невзрачный весь выпачканный в земле недотёпа. Но она искренне и нежно полюбила меня. Вскоре мы поженились, и она понесла ребёнка.

Корай исподтишка глянул на бедняка, и, убедившись, что тот слушает его очень внимательно, продолжил.

– Правда детей в её утробе было двое, и это сильно ухудшило роды, – лицо старика посерело, – она умерла, родив двоих детишек, мальчика и девочку. Я остался один с двумя ребятишками, но никогда не жаловался на свою долю. Я растил их, как мог, делал всё, чтобы они были сыты и одеты, но, увы, даже самая горячая моя любовь, не могла изменить судьбу. На исходе своего четырнадцатилетия мой сын, с детства бывший очень слабым, стал плохеть на глазах. Я даже позвал лекаря из города, но всё было тщетно, и одним холодным зимним днём его не стало.

Старик замолчал, воспоминания с силой нахлынули на него и снова вонзили в его и так слабое сердце сотни маленьких стрел.

– А што твоя дошь? – осторожно спросил бедняк.

– Она напротив была здоровее быка, а красотой пошла в свою мать. Я очень хотел ей лучшей доли и поэтому стал брать её с собой в город, авось приглянулась бы какому-нибудь хорошему человеку, у которого в карманах не было бы дыр. И вот однажды так и случилось, на неё обратил внимание один из беев султаная. Молод и красив собой, он был партией, о которой я и мечтать не смел. Едва ли я был когда-то так счастлив как на их свадьбе. С тех пор она стала жить в городе, и я был очень рад, что жизнь её сложилась так удачно. Наивный глупец, если бы знал я о том, сколько у этого бея было врагов, нипочём бы не отдал ему своё единственное сокровище, но, увы, я не знал, и одним днём, когда она шла с рынка домой, на неё напали и перерезали горло. Бей потом отомстил убийцам, но для меня это было слабым утешением. С её смертью у меня больше не осталось родных душ, и жизнь стала мне противна.

Некоторое время были слышны лишь негромкие пересвисты ветра, да недовольное ржание лошади. А потом бедняк спросил:

– Так куда же ты тогда держишь путь, мил шеловек?

– Сначала в Менге, – просто ответил старик, – там продам мою лошадь, куплю на все деньги еды и питья, и через пустыню отправлюсь к берегу. Я никогда в своей жизни не видел моря, хотя всегда мечтал побывать на нём. Теперь это моё единственное желание – дойти до берега и там, глядя в бескрайние синие просторы, закончить свою жизнь.

– Это хорошо, когда есть мешта, – искренне проговорил бедняк и добавил с горечью, – хоть я и не хотел бы штобы ты умирал.

– Я уже очень стар мой друг, и время моё близится к концу, но знаешь, – Корай повернулся к нему и улыбнулся, – перед тем как добраться до своей мечты, я могу исполнить и твою.

Улыбка на его лице становилась всё шире, и, положив свою морщинистую руку на худое плечо бедняка, он вкрадчиво сказал:

– Пойдя по той тропке, по коей шёл я, ты вскоре дойдёшь до небольшого селения. Там есть дом с заколоченной дверью и кладовая с большим амбарным замком, доски я думаю, ты сможешь оторвать без труда, а вот пробраться в кладовую, – старик полез в сумку и, выудив из неё маленький, местами поржавевший ключик, вложил его в руку бедняка, – тебе поможет это. Мой участок земли хоть и слабо пригоден, но всё же может родить овощи, ты сможешь возить их и продавать в город, для этого вот, возьми мою лошадь…

– Мил шеловек! – вскочив, чуть ли не вскричал бедняк. – Да как же так, это же всё твоё…

– Оно мне уже ни к чему, я не вернусь в свой дом, и без хозяина время его уничтожит, а так ты сможешь продлить его жизнь, и, наконец, найти себе кров.

Бедняк был безмерно