в прозрачных емкостях, свитки пергамента, потрепанные книги, непонятные приборы, тихо потрескивающие или мерцающие. В воздухе висел густой запах смесью пыли, сушеных грибов, ладана и чего-то еще. Кажется, пахло псиной. Ну, с учетом того, чья это лавка…
В центре комнаты стоял круглый стол, заваленный бумагами и образцами чего-то неведомого, да две табурета. Вилл сидел скрючившись над каким-то разобранным амулетом.
Он поднял на меня свою голову. Щетиной из темно-каштановых волос, чуть загорелое лицо, поджарый торс и жилистые руки. Мальчишка-бандюган. За ним, наверное, бегает каждая вторая девка в Поясе. Его каре-золотистые, словно янтарь, взгляд встретился с моим, а лицо расплылось в теплой улыбке, обнажив удлиненные острые клыки. Сильно увлекшись чем-либо, он, неосознанно, частично обращался. То волчьи уши вылезут, то клыки. Бывало, когда он ковырялся в механизмах, его пальцы медленно менялись, принимая форму острых когтей. Видимо, ими ему было удобней работать.
– Кай! – Вилл отложил амулет и нарочито начал принюхиваться. – Боже мой! Да от тебя разит как от бражной бочки.
Вы только посмотрите на него, как театрально он стал зажимать нос. Вот сученок.
– Щенок, да в тебе актер умирает, – фыркнула я, садясь на табурет. – И вообще, как ты в своей берлоге еще не свихнулся? У тебя тут черт знает чем не пахнет.
– Успехом! Принюхайся же, Пятно! Ведь именно так пахнет успех! – Он развел руками, озираясь по сторонам. – Вот перевезу свою лавку в помещение попросторнее и…
Нет, правда, ему нужно поступить в театральный.
– …Возьму тебя в подмастерья! – Вилл почесал свою щетку на голове. – А ты чего пришла-то? За долгом? – Он сделал виновато-надеющуюся рожицу.
– Не только за долгом. – Я достала из-за пазухи инструкции с картами и положила перед ним. – Взгляни-ка.
И он с любопытством начал читать. Постепенно дружелюбное выражение сменилось настороженностью, а брови так и норовили соединиться у переносицы.
– Чушь какая-то. – это, определенно, было лучшее экспертное мнение, на которое был способен Вилл. – Здорово, конечно, что уже каждая вторая собака, и не только в Тенях, знает, что мангуст это ты. Вот только…
– Даже если каждая первая псина будет знать – не проблема. У стражей нет ничего на меня. – Я вытряхнула из холщового мешочка на стол руну. – Что думаешь об этом?
Волчонок ахнул. Буквально. Его глаза, готовые выскочить из орбит, стали втрое больше. Рука инстинктивно потянулась к небольшому камушку, но остановилась в паре сантиметров, как будто боялась, что из-за его прикосновения тот рассыпется в прах.
– Твою… мать… – Прошептал он. – Кай, это же… ты понимаешь… – Он осторожно поднял руну, поднес к глазам. В высеченных завитках и замысловатых символах чернила переливались черно-сине-зелеными оттенками – словно отлив на врановом пере. – Шедевр. Абсолютный шедевр. Ни разу не видел в живую ничего подобного. Читал, что нечто подобное могут делать в Центре.
Он посмотрел на меня, в глазах смесь восхищения и тревоги. Клянусь, я даже услышала, как в его мозгу лихорадочно завертелись шестеренки, одновременно пытаясь обработать множество мыслительных процессов.
– Мухобои? Серьезно? У них нет таких денег, и непосредственной связи с Центром тоже.
– Вот в том-то и вопрос, щенок, – я откинулась на табуретке. – Можно было бы подумать на Харрисин, но те тоже ограничены в финансах. – Подтянув к себе одну ногу, я водрузила подбородок на колено. – Заказчик определенно кто-то из Центра.
Эта мысль грызла меня еще с того самого момента, как я увидела руну. Центровики живут в своем собственном мире. Даже Жилы в здравом уме с ними не станут связываться. Мысль, что у Айви не возникло и тени сомнений, – вот моя главная страховка. Ее чуйка никогда не подводила. А я выходила сухой из воды. Надеюсь, так продолжится и дальше.
– Восемьсот пятьдесят лил – это отличная цена, чтобы стащить папку с бумажками из пустой квартиры. Спасибо, что я обращаюсь мангустом.
Вилл наконец перестал пускать слюну на руну. Всем его вниманием теперь завладела карта, а в частности, месторасположение дома.
– Только проблемка. Дом хоть и находится ближе к Поясу, статус имеет квартальный. И не мне тебе рассказывать про тамошних стражей с магофонами.
– Ага. – Сказала я нарочито спокойно.
– Что «ага»? Тебя засекут сразу, как только ты пересечешь границу! – Он привстал от удивления, негодования, а может, и от моего чрезмерно безразличного тона.
Я пристально посмотрела в его глаза. Беспокойство и Вилл – вещи, которые встречаются только по праздникам, и то не всегда. Однако сейчас волчонок был очень обеспокоен.
– Неа. – Покачала я головой, наслаждаясь реакцией. Мне всегда нравилось выводить его на эмоции. – Я тут слышала, что в город были доставлены особые спецчернила. Это правда?
Волчонок насупился. Руки сжались в кулаки.
– Допустим. Они для тебя все равно бесполезны. Эти чернила, по слухам, из гривы горных драконов. Я надеюсь, ты понимаешь, что их используют для блокировки магии?
– Ага.
– Черт возьми, Кай! – Вилли сорвался и начал мерять шагами свою крохотную лавку. – Что с тобой???
Я так увлеклась провокацией волчонка, что не заметила, как у меня во рту оказался отросший коготок большого пальца. Погрызывая его, я начала рассуждать вслух.
– Блокировка магии – это плата за использование спецчернил. И как здорово, что сам факт трансформации – «иная» магия. По моему мнению, главное их свойство – блокировка фона. Скажем так: наложи на себя такую печать, и при частичном обращении ты не фонишь. Возможно, Аурелийские воришки хотят проворачивать свои темные делишки и в Кварталах Жил. – Подавшись вперед, я спросила. – У тебя же есть хоть какой-нибудь рабочий магофон?
– Нет! То есть да! Рабочий магофон – не проблема. Проблема в том, что при полном обращении печать будет нарушена, а ты… – Он злобно ткнул в меня пальцем. – Ты засветишься на их магофонах как факела в ночи! Какой толк, что ты можешь оборачиваться мангустом? Без своей магии… Кай, ты будешь беззащитна!
– Да, но… – Моя лукавая улыбка стала растягиваться до безобразия широко. В голову пришла авантюрная мысль… – Если наносить печать на уже обращенное тело, это может сработать. К тому же, я в любое время смогу превратиться обратно в человека.
Глаза Вилла расширились, а на лице отобразился целый спектр эмоций. Вначале – удивление: и почему я сам до этого не додумался. Потом – тревога: да нет, это было бы слишком просто. Следом – волнение: а что, если сработает? И наконец – интерес. Он замер. Шестеренки в голове, казалось, провернулись с громким щелчком.
– Чтоб меня… – прошептал он, и в глазах вспыхнул неуемный азарт экспериментатора. – Нужно попробовать.
– Ага. – Я видела в его глазах искорки