Если завтра война, если враг нападет,

Если темная сила нагрянет,

Как один человек, весь наш русский народ

За свободную Родину встанет!

На земле, в небесах и на море

Наш напев и могуч и суров:

Если завтра война,

Если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов!

И ведь как Его величество, сочиняя стихи, умудрился предвидеть, что мы сумеем покорить не только море и землю, но и небеса?!

Несколько раз пропев, а, вернее, проорав припев, я немного успокоился и огляделся. На траверсе уже открылся посадочный знак «Т». И хотя мне до зубовного скрежета хотелось сделать еще один круг, но приказ графа Рукавишникова категоричен: один круг и посадка!

Выложенная на поле белыми полотнищами фигура осталась сзади под углом в сорок пять градусов… Пора! Третий разворот, убираю газ до минимального, самолет медленно опускает нос. Планирую, постепенно теряя высоту, двигатель остывает, начинает пофыркивать — слегка прикрываю створки жалюзи.

Четвертый разворот — мимо, но не сильно, доворачиваю. Кажется, что высоко иду, кошусь на указатель — так и есть, почти сто метров. Да, не рассчитал с непривычки, будет приличный перелет — еще прибираю газ, штурвал влево, правую педаль вперед — скольжением сбрасываю лишних метров двадцать. Посадочный знак в середине левого бокового стекла — надо запомнить.

Высота тридцать метров, пора решать, посадка или на второй круг. Решаю садиться — приказ Александра Михайловича не имеет двойного толкования!

Штурвал от себя, подкрадываюсь к земле, иду почти горизонтально, до поверхности пара метров, убираю газ полностью, машину тянет вниз, штурвал толкаю вперед буквально на пару миллиметров… Толчок!!!

Слева мелькают полотнища посадочного знака. Еще толчок! Потом привычная по рулёжкам вибрация… Опускаю нос… Всё, сел!!!

Жму на тормоз, почти остановился, на остатках инерции рулю к стоянке и, не докатившись до нее, останавливаюсь. РУД в ноль, мерный рокот двигателя смолкает. Конец полёта!

Со всех сторон ко мне бегут люди, открывают кабину, вытаскивают, и начинают подбрасывать с криками «Ура!». Чувствую, как рубашка под летной курткой холодит тело — она промокла насквозь! Наконец меня опускают на землю, но продолжают старательно хлопать по плечам. Да так, что там скоро будет сплошной синяк!

— Смирно! — рявкает рядом офицерский бас.

Радостные техники мгновенно вытягиваются и замирают. Слава богу, а то если бы каждый из них сумел бы «дружески» меня хлопнуть, то я бы, скорее всего, и не выжил!

Мой спаситель от убийственных похлопываний граф Рукавишников неторопливо подходит по мгновенно образовавшемуся в толпе проходу и лихо бросает ладонь к фуражке.

— Докладывайте, мичман!

Я делаю два шага строевым, и тоже бросаю руку к виску:

— Ваше высокопревосходительство! Испытательный полет успешно окончен! Техника исправна! Замечаний нет! Доложил мичман Джугашвили!

Внезапно Рукавишников обнимает меня и громко говорит:

— Молодец! Орел! Герой!!! Да у тебя, Иосиф Виссарионович, стальные яйца — я же видел, как ты при заходе промахнулся на полсотни метров, но сумел выправить ситуацию! Надо тебе, мичман, в честь этого события хороший позывной придумать! Что предложишь, Афанасий Петрович?

Инженер Горегляд невежливо отодвигает графа в сторону, долго жмет мне руку и медленно говорит, глядя в глаза:

— Как насчет позывного «Сталин»?

Часть 3. Глава 1

Часть 3

Возмездие

Глава 1

Рассказывает штабс-капитан Александр Ульянов

22 марта, едва земля здесь, на север от Кракова, просохла до такой степени, чтобы могла выдерживать вес тяжелой техники, Лейб-гвардии Лихославльский бронекавалерийский полк вошел на территорию Австро-Венгерской империи тремя батальонными колоннами. Я со своим дивизионом самоходных орудий «Песец» шел в правофланговой колонне, которую лично вел его сиятельство граф Александр Михалыч Рукавишников. Хозяин обронил в приватной беседе с бывшими стальградскими дружинниками, которые почти все сейчас занимали в полку командные должности: «Захотелось тряхнуть стариной, надоело на дворцовом паркете золоченными шпорами звенеть!» Ну, наш славный командир — шутник-то известный: я, как его бывший секретарь, прекрасно знал, что во дворцах он бывает только на редких официальных мероприятиях, а всё время проводит или в ППД полка, или в Стальграде, спит по четыре часа в день.

Нельзя сказать, что линию границы мы пересекли играючи — нет, пришлось нашей полковой артиллерии «разогреться» — полчаса неторопливой вдумчивой работы дивизиона «Московских львов» МЛ-20 по дерево-земляным фортам Краковской крепости — и австрияки драпанули с позиций как зайцы, бросая винтовки, ранцы, ремни и даже фляжки. Разведчики докладывали, что никакой сплошной линии обороны здесь не было — ударь мы тридцатью километрами левее — удар пришелся бы в пустоту. Не было у Остеррайха силенок перекрыть шестьсот километров границы. Да даже более-менее массированную конную завесу поставить на таких расстояниях у них не вышло — самые ближние дозоры разделяли десятки километров.

Но наша проблема была в другом — дороги! Как бы хорошо наша техника не ходила по полям и лесам, но залог быстрого наступления — дороги с относительно твердым покрытием! И только они! Ну, еще и железная дорога, которая как раз через Краков идет. И аккурат на Вену, до которой отсюда всего триста тридцать километров. Правда — по прямой. Ну, со всеми «загогулинами» — четыреста. А мы в прошлом году ходили в автопробег «Москва-Нижний Новгород» на те же четыреста километров — и справились всего за неделю! Хотя, конечно, войсковую операцию на чужой враждебной территории и пробег двух десятков броневиков и грузовиков по своей мирной земле — не сравнить. Однако кое-какой опыт скоростного передвижения автоколонной на большое расстояние мы получили.

Сам Краков обошли по предместьям — нам нет смысла втягиваться в уличные бои — чистить город от остатков австрийских войск — дело линейной пехоты. За нами для этого и похожих целей два полка шли. Три бронепоезда во главе с легендарным «Железняком», которые со своими тяжелыми шестидюймовыми орудиями должны были стать главной ударной силой нашей войсковой группы, шли еще западнее — по договоренности нашего государя с кайзером — через Силезию. Встреча с ними была назначена под Остравой через три дня.

Как сказал на оперативном совещании накануне начала операции наш Хозяин: австрияки, даже узнав о предстоящей войне (а сосредоточение на западной границе Российской империи крупных войсковых соединений скрыть чрезвычайно сложно!), не сумели