Джинджер плакала только в своем сердце, холодном, как лед, который с воем хлестал ее по лицу.

Глава третья

Ветер диким и завывающим стоном заглушал треск огня в камине Совета. Пронизывающий до костей вой шторма, одной из самых смертоносных метелей начала сезона, которые с ревом налетали с далеких океанов и через пару дней снова утихали, соответствовал завыванию в душе Чилаили. Буря, бушевавшая в Чилаили, была порождена гневом и разочарованием, такими же яростными, как метель снаружи.

Средоточием гнева Чилаили был стоявший с сердитым видом по другую сторону костра Совета, высокий и грациозный самц-терс, чье упрямство и нежелание понимать причины были зловещим предзнаменованием грядущих событий, бедствий, которые должны распознать заранее правящие Бабушки.

— Мы не можем воевать с людьми, — повторила Чилаили с нажимом. — Нам очень повезло, что эта буря, — она указала на вход в пещеру Совета, закрытый толстыми плетеными циновками, которые сохраняли тепло внутри, но почти не защищали от завываний ветра, — заперла нас в нашем зимнем гнезде. Пусть другие кланы стремятся к уничтожению, если они того желают, но не посылайте наших жен и сыновей сражаться против людей. Война с ними не принесет ничего, кроме гибели клана Ледяного Крыла. Глупо сражаться с ними — глупо и не нужно.

По ту сторону костра Совета акуле клана встретил гневный взгляд Чилаили. Кестеджу был чужаком, даже после двадцати зим в клане Ледяного Крыла. Он пришел к ним из клана Снежного Когтя, настолько очарованный восхитительно чувственной Залтаной, что ради любви к ней покинул свой родной клан. Их встреча все еще была легендой, которую рассказывали птенцам у зимних очагов.

За его плечом стоял другой самец, Йиска, военный вождь клана. Будучи на целую голову выше Кестеджу, Йиска была почти на две головы выше Чилаили, а она была не самой маленькой из охотниц. В глазах Йиски, в отличие от Кестеджу, не было гнева. Вместо этого в них отражалась та же глубокая задумчивость, которая отличала его на протяжении многих лет как вихо, снова и снова приводя их к победам в битвах.

Кестеджу разочарованно поднял руки, возвращая внимание Чилаили к акуле.

— Как ты можешь говорить, что в этой войне нет необходимости? Этого требуют Те, Кто Выше. Следовательно, это совершенно необходимо. Я глубоко уважаю твои знания, твою проницательность как катори клана, но в этом вопросе нет места теоретизированию. Здесь нет места догадкам целителя. Так приказали наши создатели, поэтому это должно быть сделано.

Чилаили, все матери которой до нее были катори, исцелявшими больных и исполнявшими священные обряды, исцеляющие израненную душу, и единственная дочь которой, Сулеава, станет катори после нее, если они проживут так долго, отчаянно взывала к ее терпению.

— В твоих словах есть мудрость, но нам нужно учесть гораздо больше, чем приказы Оракула. Возможно, Тот-Кто-Смотрит-Вверх так долго смотрел на звезды, что забыл взглянуть на лица тех, кому он передает слова Оракула? Посмотри на наш народ, акуле, — она обвела рукой пещеру Совета, — посмотри на нашу крошечную горстку, едва ли триста душ, и скажи мне еще раз, насколько необходимо посылать наших сыновей и наших жен в бой с существами, которые никогда не желали нам зла.

По собравшемуся клану пробежало волнение, порожденное удивлением и неуверенностью, которые разлетелись, как гонимый ветром снег.

Древняя Эневей, десять раз Прабабушка и старейший член правящего совета, заговорила со своего места по правую руку от Чилаили.

— Как ты можешь говорить это с такой уверенностью, катори, если никто из нас никогда не разговаривал ни с одним из этих новичков, чтобы судить о таких вещах?

Чилаили набрала в грудь воздуха, чтобы заговорить, но слова застряли у нее в зобу, как длинный и острый шип урки, разрывающий сдавленное горло. Она взглянула в глаза дочери, поймала испуганный взгляд Сулеавы… И время бешено закрутилось, опрокидывая и погружая ее в ночь, которая изменила их обоих навсегда, ночь, которая бросила вызов тому, во что они так долго верили. То, о чем они еще не могли заставить себя сказать вслух, разве что друг другу, в строжайшем уединении — и всегда осторожно, подальше от гнезда.

В ту роковую ночь она и ее дочь покинули летнее гнездовье клана, чтобы отправиться на ночную охоту, первую для Сулеавы, Кровавую охоту, которую каждая молодая самка должна была совершать под присмотром своей матери — или опекуна, если мать девушки умерла. Многочисленные луны парили по небу, как рассеянная и далекая стая птиц, отбрасывая причудливые перекрещивающиеся тени, которые обманывали зрение, но Чилаили и Сулеава без труда разглядели подлесок за пределами их тщательно укрытого летнего гнезда.

Чилаили всегда охотилась ночью, как и Сулеава, единокровная. Большинство охотниц клана предпочитали дневную охоту, но ночь была тем временем, в котором род Чилаили преуспевал. Те, Кто Выше, сделали их такими в качестве эксперимента, как говорили ее Бабушки, чтобы посмотреть, можно ли заставить свирепого дневного охотника править и ночью.

Те, Кто Выше, преуспели, по крайней мере, в этом, создав праматерей Чилаили. Когда дневная звезда скрывалась за краем мира, только потомки Чилаили, способные видеть в темноте гораздо лучше, чем кто-либо другой, осмеливались охотиться на изрезанной трещинами территории родных владений своего клана.

Теперь настала очередь ее единственной дочери учиться ночному выслеживанию, и Чилаили почувствовала беспокойство еще в тот момент, когда они покинули гнездо, вооруженные только собственными когтями, как того требовал обычай. Пустые ножны на поясе и красивый нож, оставленный в хижине, которую они делили с дочерью, заставили Чилаили почувствовать себя голой, уязвимой, испуганной.

Весь день предзнаменования были плохими, но Кровавая охота всегда проводилась — по закону клана — в пятнадцатую годовщину появления на свет молодой девушки, никогда раньше и никогда позже.

Не сделать хотя бы попытку поохотиться, независимо от того, насколько больна или ранена девушка, означало стать отверженной, Тем Кто Никогда Не Охотится, без права голоса на Совете клана и надежды на продолжение рода. Чилаили видела, как матери уносили умирающих от лихорадки дочерей в глухие леса на родине своего клана, чтобы дать своим дочерям почетный статус охотниц, без