Я направился в фойе с мыслями о том, что сегодня все получили важный урок. Ещё не помешало бы разъяснить главному врачу этой клиники, что нужно регулировать маршрутизацию пациентов более качественно. Если в скорой уже знали предварительный диагноз, нужно было везти человека в другую клинику.

— Вот он, — услышал я голос дежурной медсестры.

Она указала на меня пальцем, и ко мне тут же подбежала зарёванная женщина. Глаза краснющие, а кожа бледная, словно мел.

— П-простите, пожалуйста, мне сказали, что это вы оперировали моего мужа. Мне ничего не говорят. Сосудистый хирург приехал только сейчас. Я своими глазами видела, как он влетел в отделение и…

— Успокойтесь, тише, — перебил её я. — Это вашего мужа привезли на скорой два часа назад?

— Да-да! С аневризмой аорты, — уточнила она.

— Он жив, всё в порядке. Операция прошла успешно, — сказал я.

— Операция уже прошла? — не поверила она. — Мне сказали, что вы только поддерживаете его состояние до приезда хирурга.

— Нет, мы с коллегой уже установили протез. Аневризма удалена. Вашему мужу определённо придётся полежать в стационаре, поскольку он потерял много крови. Но, уверяю вас, его жизни больше ничто не угрожает, — объяснил я.

— Господи, спасибо вам большое, — прижав руки к груди и с трудом сдерживая слёзы, проговорила она. — Мы ведь давно уже знали об этой аневризме. Но нам говорили, что удалить её можно в плановом порядке. Мы всё тянули, тянули… А сегодня у моего мужа день рождения. Мы сидели, праздновали, он ничего не пил, ничем не нагружал желудок. А эта чёртова аневризма лопнула, несмотря ни на что!

— Можете считать, что сегодня у вашего мужа второй день рождения, — сказал я. — Пусть бережёт здоровье. Передайте ему мои слова.

— Как же? — удивилась женщина. — А вы разве не будете вести его дальше?

— Я здесь оказался случайно. Уже завтра уезжаю, — ответил я.

— Всё равно спасибо вам большое ещё раз, — повторила она. — Дай бог и вам здоровья!

Жена пациента вернулась к скамье, а я едва смог сдвинуться с места. До чего же всё-таки непривычно… Манера речи, отсутствие поклонов. Насколько же я отвык от мест, где когда-то родился и вырос. О России у меня остались только смутные воспоминания. Будто это было и не со мной вовсе.

Следующие несколько часов я общался с заведующими и главным врачом, который по счастливой случайности дежурил в неврологическом отделении.

Готов поклясться, что в эту ночь меня возненавидела вся областная больница, потому что я стал для них настоящей занозой в заднице.

Но у меня было право диктовать свои условия, поскольку я отвечал за этот регион, и я не мог этим не воспользоваться. Полный порядок я здесь навести не смогу, но раздать пинков — это запросто.

В поликлинике целый год вели Дмитрия Дорничева, лечили непонятно от чего и чуть не угробили пациента, гены которого могут спасти мир. Вслед за этим я столкнулся с отделением сердечно-сосудистой хирургии и пришёл в ужас от организации работы в стационарах этой больницы.

Главный врач пытался со мной спорить, но я всё же смог продавить его авторитет, пригрозив, что всё произошедшее попадёт в мой отчёт и будет отправлено не только в Минздрав Российской Федерации, но ещё и в «ВОЗ».

Разумеется, я просто его припугнул. Если я действительно сообщу об этом, сразу же полетят головы. Главного врача уволят, как и большинство заведующих, распустивших клинику.

Будем надеяться, что эта профилактическая беседа принесёт свои плоды.

Этой ночью так и не лёг спать. Когда я закончил разбираться с верхушкой клиники, уже начало светать. Игорь Щербаков проснулся и начал договариваться с Сорокиным насчёт самолёта.

Я же заглянул в палату к Дмитрию Дорничеву. Он не спал. Но выглядел крайне подавленным.

— Доброе утро, Дмитрий Сергеевич, — поприветствовал его я. — Как самочувствие?

— Доброе? Серьёзно? — надулся он. — Я столько отказов от госпитализации написал, а вы всё равно умудрились меня положить! Похоже, в этом году с урожаем у меня точно ничего не удастся.

— Зато вы будете жить, — прямо сказал я.

— Признайтесь честно, доктор Кацураги, — вздохнул он. — Вы так беспокоитесь обо мне, поскольку мой организм чем-то важен для борьбы с этой инфекцией.

— Нет, мне важна ваша жизнь, как и жизнь любого из моих пациентов, — сказал я. — Если вы мне не верите, могу пообещать вам, что после того, как всё закончится, я доведу вас до конца. Сам назначу правильное лечение и избавлю вас от симптомов вашей болезни навсегда.

Дорничев долго смотрел мне в глаза, затем протянул правую ладонь и произнёс:

— По рукам. Если сдержите своё обещание, я напишу о вас в одной из своих будущих книг. Могу ещё мешок картошки в Японию отправить.

— Нет, давайте обойдёмся без картошки, — ответив на его рукопожатие, произнёс я. — Но если вышлете книгу с автографом, я буду очень признателен.

Что ж, похоже, даже после окончания эпопеи с «Фебрис-12» мне, возможно, придётся задержаться в России на недельку. Но не могу сказать, что меня такая перспектива угнетает. Скорее даже наоборот. Неизвестно, когда я в следующий раз смогу ещё раз побывать на Родине.

Лучше насладиться ей по максимуму перед возвращением в Японию.

Когда я покинул палату Дорничева, меня тут же поймал Щербаков и сообщил, что до вылета у нас меньше трёх часов. Значит, нужно спешить. В аэропорт лучше пребывать хотя бы за полтора часа до вылета.

К вечеру мы уже были во Владивостоке. Ждали военных, которые вновь заберут нас в научно-исследовательский лагерь. Неожиданно мне позвонил Купер Уайт.

Странно, он ведь должен знать, что я скоро прибуду. Либо ему забыли сообщить, либо у него разговор, который не требует отлагательств.

— Да, Купер, в чём дело? — ответил я. — Мы уже ждём маши…

— Они утилизирует его завтра, Тендо, — перебил меня Купер Уайт. — Ядро метеорита.

— Что⁈ — воскликнул я.

Обернулся, заметил, как удивлённо смотрит на меня Игорь Щербаков, и сразу же отошёл от него, оправдавшись, что мне звонит жена.

— Почему так быстро? — спросил Купера я. — Романовский с Сорокиным говорили, что у них уйдёт неделя на сбор данных с детекторов.

— Да. Но Романовский решил переработать и справился за двое