— Сразу после нашего визита ядро метеорита утилизируют. И гибель вируса, скорее всего, свяжут именно с этим, — объяснил я. — А дальше пусть микробиологи ломают голову, каким образом уничтожение ядра повлияло на весь вирус в мире. Это нас уже не касается. Самое главное, что мы полностью избавимся от него.

Окончательный план готов. Всё разложено по полочкам. Дальше остаётся только следовать ему и вносить корректировки, если что-то выйдет из-под контроля.

А это обязательно случится. Я уже давно привык, что почти из любой проблемы вырастают сразу две. Как головы у гидры.

Закончив диалог с Купером, я направился в лазарет, где как раз закончил работу Игорь Щербаков. Он оказался не против направиться в Южно-Сахалинск со мной, если эту идею одобрит Сорокин.

Я решил не откладывать этот разговор в долгий ящик и сразу же пошёл в научно-исследовательский центр, где трудились Романовский и главный инфекционист. И уже там случилась первая проблема.

Как я и говорил. Головы гидры.

В лаборатории шёл активный спор между Сорокиным и Мэтью Родригесом.

Кто бы сомневался… Как знал, что он ещё что-нибудь выкинет. Но я не хотел попусту тратить время и, проигнорировав коллегу по группе, сразу же подошёл к главному инфекционисту.

— В чём дело, доктор Кацураги? — выпалил Сорокин. Он всё никак не мог успокоиться после ссоры. Которая, между тем, лишь встала на паузу.

— Я пришёл сообщить, что хотел бы направиться на Сахалин к пациенту с иммунитетом. Игорь Алексеевич согласился лететь туда со мной, — произнёс я. — Думаю, что нам нужно как можно скорее закончить с этим делом, чтобы у нас появилась возможность создать новые сыворотки.

— Боже, и вы туда же… — устало протёр глаза Сорокин.

— В смысле? — не понял я.

— В смысле — доктор Родригес пришёл ко мне с теми же требованиями! — взмахнув руками, прокричал Сорокин. — Но я не могу разослать всю группу. Изначально планировалось, что туда полетит только один Игорь Алексеевич.

— Я уже сказал вам, что меня не устраивает такой расклад, — нахмурился Родригес. — Я уже давно подозреваю, что от меня и моего региона утаивают качественные препараты. Поэтому я хочу лично присутствовать при заборе анализов у пациента с иммунитетом.

— Знаете, что? — после недолгого молчания произнёс уже вымотанный Анатолий Викторович. — Допустим, я могу отправить туда двоих. Но троих — точно нет. У нас в отделении ещё десять человек с «Фебрис-12». Кто-то должен заниматься и ими. Я один с этим не справлюсь, а инфекционистов из других стран сюда не пришлют, поскольку они сейчас заняты работой с вирусом в ваших регионах.

Только не это. В любой другой ситуации я бы пошёл работать в стационар, пока другие обследуют пациента в Южно-Сахалинске. Но мне нужно присутствовать там лично. Не факт, что мне удастся скопировать последовательность генов из тех материалов, которые они привезут. Для этого мне требуется живой человек и «генетический анализ».

Родригес даже не подозревает, насколько он на этот раз запорол весь план. Из-за его выходки мы рискуем проиграть эту войну. От него вреда в сто раз больше, чем пользы. Как он вообще умудрился пройти собеседование с Гебреусом ещё тогда — в Австралии?

И ведь самое неприятное, что мне нельзя пользоваться «контролем» раньше времени. Если сейчас я потрачу эту способность на Родригеса, то потом, возможно, провалюсь на разговоре с генеральным директором.

И что мне тогда останется? Сбегать из лагеря и на своих двоих добираться до ядра метеорита, где меня засекут камеры детекторов? Бред. Такой вариант даже не рассматривается.

Если я ничего не предприму, он точно отправит Родригеса, чтобы тот успокоился и хотя бы пару дней не мозолил ему глаза.

Точно… У меня ведь есть железный аргумент, против которого даже Родригес не попрёт. Вернее, попрёт, но ничего сделать не сможет, поскольку на моей стороне будет не только Сорокин, но и «ВОЗ».

— Анатолий Викторович, — произнёс я. — Но я обязан отправиться туда. Этого требуют условия, на которых был заключён договор между мной и руководством группы «Двенадцать».

— Какие ещё условия⁈ — тут же встрял Родригес.

— Я отчитываюсь за этот регион. Азия — это зона моей ответственности. И восточная часть России — не исключение, — произнёс я. — Генеральный директор будет ждать информацию от меня. И я не могу передать её с чьих-то слов.

У Родригеса аж нижняя челюсть отвисла. Он хотел возразить, но ничего не мог придумать.

— Вообще-то, вы правы, доктор Кацураги, — заключил Сорокин. — На том и закончим разговор. Вы полетите с Игорем Алексеевичем завтра утром.

— А я… — попытался продолжить спор Мэтью.

— А вы, доктор Родригес, — перебил его Сорокин, — если хотите, можете написать на меня хоть сто жалоб. Генеральному директору, президенту, да хоть в «ООН»! Решение принято, и пересматривать я его больше не буду. Всё, расходимся, господа!

Мы с Родригесом одновременно покинули лабораторию, но на этот раз он больше не язвил. По пути к комнатам коллега не произнёс ни слова. Готов поспорить, что сейчас он отойдёт от шока и всё равно напишет пару ласковых в «ВОЗ». Но репутацию он себе уже подпортил. Слушать его никто не будет.

Я всё никак не мог понять, с чего вдруг он так взъелся на меня. Только из-за этой истории про липовые сыворотки, которые якобы поставляют в Южную Америку?

Вряд ли. Такое ощущение, что за его агрессией кроется что-то ещё. Но его выходки и мотивация — это последнее, что меня сейчас беспокоит. Сейчас куда важнее выспаться перед завтрашним перелётом. В Южно-Сахалинске мне понадобится много сил.

На следующее утро Игорь Щербаков получил у Сорокина распечатку, в которой был описан маршрут, адрес и вся информация о нашем пациенте, включая его выписки из амбулаторных карт. Пока военные везли нас в аэропорт Владивостока, мы с коллегой изучали полученные документы.

— Дмитрий Сергеевич Дорничев, — прочитал вслух Щербаков. — Род деятельности — писатель. Ого! Интересно. Писателей я ещё не лечил. Так… Адрес глянем попозже. Кажется, он где-то на окраине города живёт. Придётся ещё от аэропорта долго добираться. Но ничего страшного, мне сказали, что он уже предупреждён о нашем визите и сможет встретиться с нами в любое время.

— Есть