По спине скатилась нервная дрожь. Не дай бог из-за угла покажется тёмная и тощая фигура отца Кондрата в чёрной потёртой рясе. Вот уж кого Юрий боялся с раннего детства. Это даже удивительно, что у него хватило смелости, пусть и в самый последний момент, сказать «нет», когда отец Кондрат едва не обвенчал его с деревенской дурнушкой Анастасией Зориной.

Бред какой-то, Юрий на миг остановился. Охренеть можно. Он семнадцать лет прожил здесь, ходил по этой улице. Но память, память о прошлом, память о детстве, упорно отказывается принимать то, что сейчас видят его глаза. А видят они полное запустение и тишину. Нехорошую такую, ненормальную тишину.

А вот и центральная площадь. В принципе, этого и следовало ожидать. Небольшая церковь сохранилась лучше всего. Маковка всё такая же облезлая, крыльцо в три ступеньки и закрытая дверь.

— Это я дверь закрыл, — из-за спины пояснил Егор Назарич. — Чтобы зверьё не шастало. Церковь, всё-таки.

Пусть и не сразу, с недовольным противным скрипом, старая дверь медленно распахнулась. Юрий переступил порог. Внутри храма божьего ненормальная раздвоенность восприятия несколько отпустила. Ну правильно, Юрий кисло улыбнулся. Бывать в самой церкви ему приходилось мало, если не сказать редко. Народу в Вельшино жило гораздо больше, чем мог вместить маленький храм. Вот Юрию и приходилось вместе с родителями и прочими «лишними» односельчанами стоять на улице и лишь слушать, как изнутри, через распахнутую дверь, доносится густой и важный голос отца Кондрата.

— А иконы где? Иконостас? Да и прочая утварь где? — Юрий развернулся к Егору Назаричу.

В «Благодатный мир», как и на тот свет, с собой не возьмёшь даже нательного крестика. Поэтому полиция просто вывезла жителей Вельшино в том, в чём каждый из них оказался на момент пленения. Собирать вещи, не говоря уже о домашнем скарбе, не было никакого смысла.

— Так, это, — лесовод потёр пальцами висок, — забрали.

— Кто забрал?

— Да как вас в «Благодатный мир» сплавили, так буквально на следующий день сюда целая делегация нагрянула. Насколько мне известно, большую часть утвари, в том числе иконостас, в краеведческий музей увезли. Не спрашивай, не помню в какой именно. А иконы со святыми книгами по церквям раздали. Я точно знаю, что в храме Гренёво, куда мы по праздникам ездим, икона из вашего Вельшино висит. Как-то Галя мне объяснила, дескать, она настоящая, древняя. В смысле, не новодел современный. Ей самое место в храме божьем.

Делать в пустом храме больше нечего, Юрий вышел на крыльцо, его тут же окутал тёплый воздух. В лесу прохладно и сыро, а вот на деревенской площади Солнышко изрядно припекает. Юрий расстегнул ворот прочной лесной куртки, что дал ему Егор Назарич. А теперь… Сердце тут же напряжённо забилось. А теперь самое главное.

Тринадцать лет прошло, однако ноги так и не забыли дорогу к дому. Неспешный шаг по деревенской улице, что густо заросла высокой травой. Знакомый забор. Правая рука привычно толкнула ещё более хорошо знакомую калитку. Десяток метров через двор и совсем уж хорошо знакомое крыльцо. Юрий остановился перед закрытой дверью. От волнения аж мурашки по телу. Вот он и дома. Дома, только радости ни на грош.

Ненормальное чувство раздвоенности треснутым колоколом загудело в голове. Кажется, Юрий даже чуть посторонился. Упорно кажется, будто дверь сейчас распахнётся, и на крыльце появится отец. Грозный родитель сердито сдвинет брови, привычно спросит, где это Юрий шатался? Или опять на Шушбай бегал? А потом тяжёлая рука родителя отвесит ещё более тяжёлый подзатыльник. Аж голова заболела, Юрий потёр затылок. Это уже вообще ни в какие ворота не лезет. Кажется, будто ладонь отца и в самом деле звонко шлёпнула по затылку.

Ладно, хватит фигнёй страдать. На удивление дверь в родной дом распахнулась легко, почти без скрипа. В сенях на миг подступило острое желание снять сапоги, а то мать ругаться будет. Юрий прошёл в гостиную, она же самая большая комната в их доме. На это раз кажется, будто здесь похозяйничали грабители. Ну да, Юрий кисло улыбнулся, трофейная команда, пусть и не классические мародёры. Но всё равно обидно.

По среди избы большая русская печь. Юрий прикоснулся к ней, ладони ощутили стылые кирпичи под облезлой побелкой. А когда-то они всегда были тёплыми, даже горячими. В закутке большая кровать родителей. На удивление она до сих пор аккуратно заправлена. В грубом покрывале ни одной дырки. А вот здесь, Юрий обогнул печь, в небольшой комнатке до сих пор стоит ещё одна кровать. Его кровать, которая была предназначена для него и молодой жены. Лицо запылало жаром. Как же хорошо, что Анастасии Зориной, деревенской дурнушке, так и не довелось вместе с ним прилечь на неё. Это было бы омерзительно.

С ума сойти! Юрий качнул головой. На стене, на кованом тёмном гвоздике, до сих пор висят его рабочие штаны и рубаха. Серый кушак свесился будто дохлая змея. Именно в этой одежде ему приходилось убирать навоз в хлеву, таскать дрова, да и прочие дела по дому, в поле и в огороде. Юрий оглянулся. Если не считать следов трофейной команды, то дом остался таким, каким они его оставили. Накануне в субботу мать навела в избе чистоту. Ведь на следующий день, в воскресенье, они всей семьёй отправились в церковь на воскресную службу. Тогда Юрий надел чистую одежду, парадную, в которой осенью должен был жениться на Анастасии Зориной. Вместо этого он вместе со всеми односельчанами старше пятнадцати лет угодил в «Благодатный мир». Вот обстановка в доме и осталась почти не тронутой.

Всё кажется, будто в избу можно заехать и жить хоть прямо сейчас. У зева печи до сих пор кривой пирамидкой сложены дрова, а на шестке небольшой кучкой лежит растопка. Мать собиралась по возвращению из церкви сразу же затопить печь и заняться едой. Юрий сам, по приказу отца, принёс со двора эти дрова, а ещё чуть раньше натесал эту самую растопку.

Обстановка в доме сохранилась в почти нетронутом виде ещё и потому, что незадолго до того, как в Вельшино нагрянул Большой внешний мир, Юрий сам помогал отцу перебрать крышу. Старая дранка сгнила, а новую натесали из отличных смоляных брёвен. Вот за тринадцать лет крыша так и не протекла.

Юрий вернулся в гостиную. Возле кровати родителей