– А Морок?

– Морок – слуга Чернобога, указывающий слабым душам путь в Небытие.

Максим задумался, машинально приглаживая волосы.

– Но тогда получается, что… Морок и Чернобог… полезны?!

Георгий и Иннокентий снова обменялись взглядами.

– Ты задаешь хорошие вопросы, предреченник, – сказал Иннокентий. – Они уже являются ответами. Добавлю, однако: в мире должно царить Равновесие. Если из него убрать Тьму, то не станет и Света. Поэтому нужен баланс сил. К сожалению, этот баланс ныне нарушен в пользу Тьмы, от того все наши беды. Власть на Земле захватил Морок. Наступила ночь Сварога, опустошающая души людей.

– Вот почему так важно не допустить, чтобы Морок вернулся в наш мир, – добавил Георгий.

– Разве он… ушел? – не понял Максим.

– Три года назад мы…

– Погоди, Витязь, – перебил спутника Иннокентий. – Рано еще сему отроку знать конкретику. Азы постичь надобно.

– Согласен, – не стал возражать Георгий.

– А вопрос можно? – робко спросил Максим.

– Разумеется.

– Почему вы решили просветить меня? Я же только… – Максим пошевелил рукой, – певец, не физик и вообще не ученый. Не интеллектуал, в общем.

– Это большое заблуждение, – сказал с улыбкой Иннокентий, – что разумность или интеллект – основной принцип организации жизни. Выстроить счастливую жизнь «по уму» не удалось ни предкам, ни современникам. На фоне удивительных достижений научно-технического прогресса все очевиднее вырисовывается тупик цивилизации. Рост психических расстройств, наркомании, преступности – особенно суицидального терроризма, бездуховности, наконец, приобрел эпидемический характер. Да и сам человеческий интеллект начал сдавать. Все больше проблем с усвоением школьных программ у детей. Все меньше творческих прорывов у взрослых, особенно в поэзии, литературе, человекознании.

– Вы хотите сказать, что это все – из-за переизбытка интеллекта? – недоверчиво сказал Максим.

– Скорее из-за недостатка духовности. Избитая истина, но – истина! Природу надо постигать не только разумом, но сердцем.

– А Морок? В чем его влияние?

В кухню заглянул Валерий, по пояс голый, с мокрыми волосами.

– Все еще беседуете? Тогда я пошел спать.

– Можешь присоединиться к нам, не помешаешь.

Валерий нерешительно глянул на циферблат настенных часов, почесал макушку, махнул рукой.

– Ладно, послушаю. Только чаю попью.

Иннокентий посмотрел на Максима:

– Ты готов слушать дальше?

– Да! – ответил Максим.

Глава 10. В добрый путь

Было грустно расставаться с церковной мастерской, в которой он писал иконы для монастырей под началом иерея Артемия. Отец Артемий пестовал молодых художников и иконописцев, взяв на себя обязанности учителя и наставника. Однако он был человек мудрый и быстро отвлек Данилу, пришедшего проститься, от его переживаний.

– Вот ты говоришь – друзья, друзья, не хочется терять друзей, – сказал Артемий. – А готов ли ты бежать сломя голову другу на помощь, не по умственному решению, а по зову сердца, не раздумывая?

Данила хотел ответить утвердительно, но встретил оценивающий взгляд иерея и вдруг понял, что тот прав. Таких друзей, которым он мог бы довериться полностью и ради которых побежал бы куда угодно без раздумий, среди сверстников у него не было. Школьные приятели были, девушка, о которой он вздыхал по ночам, была, а друзья так и не появились.

– Желаю тебе обрести таких друзей, – перекрестил его Артемий. – Тогда и жизнь сложится иначе.

Дома – Данила уже привычно называл дом дяди Василия Иваныча своим – он собрал все свои рисунки и картины, упаковал в специальный плотный пакет; их следовало везти в Москву, чтобы показать на конкурсных экзаменах в институт. А вот иконы пришлось оставить. Все они были написаны на досках, и везти в столицу два десятка деревянных икон было бы слишком тяжело.

Данила расставил иконы на диване и на столе, постоял перед ними в задумчивости. Он знал, что греческие иконописцы используют для икон кипарисовые доски, он же писал их на липовых. Наклеивал мездровым клеем на лицевую сторону будущей иконы паволоку – льняную ткань, выдерживал неделю для придания нужной крепости, готовил левкас – смесь клея и мела с добавлением олифы. Накладывал слой левкаса на паволоку и полировал после высыхания.

Этой технологии его обучил Артемий, ею же Данила пользовался теперь самостоятельно.

Продолжалась работа над иконой следующим образом.

На доску наносился рисунок, золотился фон иконы, нимбы святых, и только после этого иконописец приступал к живописи. Краски брались натуральные, изготовленные по старинным рецептам: яичный желток плюс природный пигмент, дающий определенный цвет. Красный, к примеру, Данила делал из киновари, привозимой из Крыма, другие – из различных минералов, истолченных с водой до состояния мельчайшего порошка.

Заканчивалась работа нанесением на икону слоя олифы, из-за чего комната Данилы, да и весь дом Василия Ивановича пропахли запахами красок и особенно олифы.

Главным делом, конечно, было не техническое исполнение иконы, а написание ликов, искусству которого иконописцы обычно учатся всю жизнь. Но у Данилы был природный дар художника, поэтому он писал лики с изумительной достоверностью, поражающей всех, кто знакомился с его творчеством. Лики получались «неземные», без «красивости» и перегруженности второстепенными деталями, но приносящие покой и умиротворение.

Данила поколебался немного и все-таки сунул в чемодан одну небольшую иконку с изображением русского святого Рукаты, о судьбе которого ему рассказывал волхв Всеслав. Руката совершил подвиг, сохранив Голубиную Книгу – летопись земли Тверской, да и вся его дальнейшая жизнь была подвижнической, отмеченной служением народу. Однако отец Артемий, увидев эту икону, принахмурился, назвал Рукату язычником и посоветовал Даниле писать только канонических церковных святых. Данила промолчал. У него было свое мнение, кого считать истинно святыми людьми.

Собрав иконы в старинный деревянный сундук, он поставил его в чулан, достал дощечки с рунами, также разложил на диване. Всего было вырезано на дощечках двадцать рун, но только десять из них светились, то есть несли внутри себя некий сакральный смысл и обладали энергией. Остальные получились красивыми, геометрически правильными, но силой не обладали. Однако Даниле было жаль потраченного труда, руны ему нравились (новоруны – как называл их Георгий), и выбрасывать их он не стал.

Полюбовался руной СВА, несущей смысл сияющей силы небес, излучающей ощутимое тепло, потрогал пальцем руну УУШ – Любовь, отозвавшуюся тонкой вибрацией. Все они были так или иначе связаны с буквами русского алфавита, и все были совершенны, соединяя прошлое с настоящим и будущим. Еще когда Данила только начинал резать руны, Георгий принес ему свиток с нарисованными на нем буквами Велесовицы – самой древней системы русской письменности и сказал, что