«Не та порода. Дрянь человечишко! Впрочем, и Зиновьев… А Троцкий?»

Увы, этот каяться не стал и не станет. И не надо! А Ежов… Если и были сомнения, то после вчерашней встречи не осталось.

«Предатель. Мразь!»

– У вас… товарищ Штейнбрюк… есть сомнения в искренности нашего… нового… германского друга?

– Сомнения должны быть всегда, товарищ Сталин. – Отто Оттович Штейнбрюк удар держал хорошо, и «эманация» у него соответствующая: эманация правильно понимаемой (австрияк!) субординации, опаски, не без того, но и уверенности в своей правоте, а это иной раз значимее прочих обстоятельств.

– Сомнения должны быть всегда, товарищ Сталин, – ответил Штейнбрюк, – особенно в такой работе, как наша. Однако замечу, что события последних дней эти сомнения сильно поколебали.

«Разумеется…» – Сталин подошел к столу и взял коробку папирос, успев бросить быстрый, но ничего не упускающий взгляд на разведчиков. Урицкий и Артузов сидели рядом, но казалось, что комкор корпусного комиссара попросту не замечает.

– То есть… у нас появились серьезные основания… для доверия этому источнику? – спросил первый секретарь, доставая папиросу. – Или все-таки мы имеем дело… с хорошо продуманной… стратегической… провокацией фашистов?

Могло быть и так, но Ежова-то сдали англичане. Немец только подтвердил, а Кривицкий за правду заплатил жизнью.

«Кривицкого наградить… орденом… Ленина».

– И такую возможность нельзя отбрасывать полностью, – не стал спорить Штейнбрюк, – но пока большая часть переданной нам информации получила прямое или косвенное подтверждение. К сожалению, то, что произошло в Париже тринадцатого февраля, мы не смогли предотвратить, – кинув быстрый взгляд на Урицкого, продолжил: – Подчиненные товарища Ягоды тоже оказались не на высоте.

«А это… и твои товарищи… товарищ Штейнбрюк… Твои коллеги…»

– То есть вы… товарищ корпусной комиссар… считаете, что вина за произошедшее лежит… на сотрудниках наркомата внутренних дел?

«Отвечай… если такой смелый… отвечай за свои слова!»

– Никак нет, – Штейнбрюк на «провокацию» не поддался. Он гнул свою линию. – По моему мнению, предотвратить покушение в сложившейся ситуации было невозможно. Сейчас наши сотрудники, подключенные к мероприятиям по выяснению полной картины случившегося, завершают порученную им работу, и, я думаю, через несколько дней мы представим на рассмотрение соответствующий доклад. Но уже сейчас можно сказать, что операция была спланирована грамотно, проведена дерзко и с использованием совершенно новой тактики и техники. Боюсь, там, в Париже, у наших людей просто не было шанса…

– А справка… по… председателю КПК Ежову готова? – Сталин, читавший материалы предварительного расследования, проведенного Слуцким, сменил тему, не употребив слова «товарищ».

«Просрали… – вот и весь секрет».

– Так точно. Вот, – Штейнбрюк протянул Сталину несколько скрепленных между собой листков, до этого момента находившихся в его папке.

Сталин посмотрел на Ворошилова.

– Ты видел?

Ворошилов кивнул. Это ведь его ведомство, так что без визы наркома Обороны справка Разведупра для Политбюро выйти никак не могла.

Сталин просмотрел текст, вернулся к началу, прочитал внимательно, временами останавливаясь на отдельных фразах – «Мать литовка или полька… Почему скрывал?» – и, наконец, карандашом написал резолюцию: «Т. т. Орджоникидзе, Молотову, Кагановичу. Прошу ознакомиться». Передал бумаги Молотову и обернулся к военным.

– Спасибо, товарищ Штейнбрюк… Спасибо, товарищи… Ждем от вас… подробного доклада… Вы свободны. И… – интонация голоса Сталина чуть не заставила вздрогнуть от неожиданности уже собравшегося повернуться корпусного комиссара, – мы считаем, что товарищу Гамарнику… не следует сообщать всех подробностей нашей сегодняшней встречи… Идите.

Когда Урицкий и его люди вышли, Сталин снова обратился к Ворошилову.

– Ну что, Клим… радуешься? – спросил он, закуривая.

– Чему радоваться, Коба? – Ворошилов расстроился, и настроение это было искренним. Уж кого-кого, а Клима Сталин знал давно и хорошо.

– Чему? – усмехнулся он. – А тому, что такую… занозу из задницы у себя вытащил… Да еще чужими руками… Тебе этим фашистам… свечку нужно ставить… За здравие!.. А ведь ты… если бы узнал, кто «скрипача» на тот свет отправил… наверное, орденом бы наградил?.. Красным Знаменем?

– Угу, наградил, – мрачно отмахнулся Ворошилов, пребывавший в настолько расстроенных чувствах, что даже подначки не заметил. – Посмертно. Колом осиновым… я, может, и дал бы орден, если бы это было наше решение, но поехать-то мог и я!

Что ж, и так могло повернуться. Думали, советовались. Могли и Клима отправить. Но, в конце концов, поехал Тухачевский, решили, что двух наркомов на похороны – пусть и королевские – посылать неправильно.

– Фашистские террористы убили не Тухачевского… они убили… советского маршала, – слова вождя прозвучали весомо. В наступившей тишине Сталин встал из-за стола и, пройдя в явной задумчивости несколько шагов, подвинув к себе ближайший стул, сел рядом с Ворошиловым. – Как ты думаешь, Клим… кого тебе заместителем назначим?.. Якира или Уборевича?

– Шило на мыло менять? Они от «скрипача» недалеко ушли. Вспомни, как в тридцать втором Уборевич предлагал немцам Польшу делить? Стратег банкетный. Еле тогда скандал замяли. Лучше уж Ваську Блюхера с Дальнего Востока вернуть, а то пишут, разлагается он там, чуть не царьком себя считает.

– Мне тоже пишут, Клим… пишут… много… – Гримаса явного неудовольствия промелькнула на рябом лице. – И про безобразия с актрисками на пароходах… и про гульбу его кабацкую… По моему мнению, товарищу Блюхеру стоит… сменить климат. Для здоровья полезно. Пока не заигрался совсем… а здесь мы его… глядишь, перевоспитаем… или… к стенке поставим… – договорил он неожиданно жестко и увидел, как подобрался расслабившийся было нарком обороны. – А товарищи из наркомата внутренних дел… нам помогут… – снова задумываясь о своем, добавил Сталин и посмотрел туда, где обычно сидел Ягода. Но сегодня Генриха здесь не было. И если Каганович или Орджоникидзе отсутствовали по причинам своей должностной занятости, руководителя НКВД на совещание просто не позвали. И не потому, что негоже ему присутствовать, когда конкуренты отчитываются, а потому что Сталин был на него откровенно зол. Совсем недавно – еще и месяца не прошло – Ягода хвастался во время обеда на ближней даче, что белая эмиграция насквозь пронизана его людьми.

«Шагу не ступят без того, чтобы мы не знали!»

А теперь выяснялось, что фашисты использовали в покушении белогвардейских офицеров. Как так? Как могли пропустить?

«Брехун!»

– Я так думаю… – Ворошилов