«Отдам в общество половину никеля, старики мне ещё и благодарность выскажут».

В общем, в этой небольшой коробке — целое состояние.

А Люба тем временем подошла и прикоснулась к боту, что-то произнесла, и бот моментально сорвался с места и заковылял обратно за угол, к лестнице, что вела в заросли и к причалу. Саблин закрыл коробку, а синекожая ему и говорит:

— Сто семнадцатый, ещё одно. Так получилось, что вы нас увидели; люди, с которыми мы сотрудничаем годами, никогда нас не видели и не увидят. Вы не должны никому и ничего о нас рассказывать. Сто семнадцатый, — тут она делает ударение, — это очень важно. Если вы хоть кому-то о нас скажете — о нашем местоположении, о наших контактах, если кому-то передадите декодер или даже расскажете о том, как мы выглядим, и мы об этом узнаем, мы навсегда разорвём отношения с вами.

— Принято. Никому о вас ничего не рассказывать. А вы знали, что к вам плыву я, а не Олег? — интересуется Аким.

— Конечно. У сто девятого имелся декодер на рации, у вас его не было. Вы, в нарушение всех правил безопасности, отправляли в эфир нешифрованные сообщения ещё с Енисея. Сто девятый пришёл бы сюда и связался бы с нами отсюда, и тут же ждал бы пока мы ему ответим, — говорит Люба.

А синекожая добавляет:

— Сто девятый должен был доставить наш заказ ещё месяц назад… Мы его всё это время ждали. Мы полагали, что вы один из его помощников, что его рация разбита, а с ним самим что-то произошло. Поэтому мы и отозвались. Иначе вам никто бы не ответил.

— Ясно, — говорит Саблин. — Значит, Туруханск — Олег Панов.

Прапорщик уже хотел возвращаться к лодке.

— Сто семнадцатый! — окликнула его синекожая.

— Да?

— Вы не должны о нас никому и ничего рассказывать, это главное правило, которое лежит в основе нашего сотрудничества. — напомнила ему синекожая.

— Есть ничего про вас не рассказывать, — отозвался Саблин и пошёл к повороту за угол. Шёл, а сам в камеру задней панорамы разглядывал этих удивительных женщин. Они стояли и смотрели ему вслед. Высокие, голые и… какие-то нереальные… Удивительные.

Тут, среди всей этой чёрно-лиловой растительности, среди ужасных насекомых, здесь, где в воздухе плавали споры красного грибка, приносимые с болота… Без брони, без нормального оружия, без КХЗ, без респираторов и даже самой простой одежды, они казались ему беззащитными, хрупкими с этими их длинными ногами с тонкими щиколотками и странными красивыми лицами.

«Нет, не похожи они на даргов. Куда бабёнкам до них. Те почти животные, потому и выживают в раскалённых песках… А у этих только пятна на коже такие же».

Он ещё за угол не повернул, когда услышал грохот; звук был похож на удар железа о камень, и он сразу подумал о боте. И, вывернув на площадку, где была лестница, убедился в своей правоте.

«Тупая тварь!».

Кособокий уродец тащил стазис-станцию, а она была не то чтобы очень тяжёлой для кривобокого, но она была неудобной. Бот нёс её едва ли не под мышкой своей развитой руки, без всякой осторожности. Станция болталась из стороны в сторону… А когда кривобокий влезал на лестницу, ему, конечно же, было неудобно, и он шарахнул баком об бетон. И тогда Саблин включил рацию…

— Послушайте, женщины… Люба… — волнуется Саблин, — Скажите своему боту, что так носить стазис-станцию нельзя… Он же сорвётся с креплений… или… трубки отлетят…

Бот уже прошёл мимо прапорщика и скрылся за углом, и он уже хотел повторить запрос или пойти за ботом, но тут пришёл ответ.

Это была Люба:

— Мы поняли, мы дадим ему инструкцию. Конец связи.

Кажется, они больше не хотели с ним разговаривать.

Глава 9

Облегчение, которое он почувствовал во время разговора с женщинами, как-то само собой и растаяло, пока он спускался по ржавой лестнице и шёл через заросли.

«Кто эти женщины… Даже не знаю, как их называть. Ну, одну зовут Люба. У неё крутая рация прямо в голове. Они ходят голые, как и дарги. Говорят, что ради эксперимента. Ну, они к даргам не имеют никакого отношения, но сто процентов, что дамочки биомодернизированные. Мужчины. Почему на это дело они послали женщин? Почему не пришли мужики с оружием? Непонятно. А техника у них… Рация в голове, какая-то палка блестящая… Даже у северян такой нет. Что уж там про даргов говорить. Эти женщины… или кто там за ними стоит… слишком уж развиты для степных дикарей. У даргов бабы… у них мозгов не больше, чем у дроф. А эти… Холодные, умеют на своём настаивать, умеют себя вести, но если они доходят до края, то начинают волноваться… Воевать они, скорее всего, не большие мастерицы. Хотя эта палочку на меня и наставила… Интересно это, зачем?».

Он ещё в зарослях услышал, что Денис, как он и приказывал, моторы так и не глушил. Саблин пришёл, спустился в лодку и сказал казакам:

— Ну, вроде всё получилось, — но коробку, и уж тем более её содержимое, он товарищам не показал. Держал её под пыльником. — Я пойду поем, а ты, Денис, поворачивай на запад.

— Домой идём? — кажется, Карасёв обрадовался.

— К Енисею, — Саблин говорит уклончиво. Он-то как раз собирается идти в Туруханск. Ну не возвращаться же ему обратно, когда до Туруханска по Енисею меньше двух сотен километров.

— Есть идти на запад, — откликается Калмыков.

— Денис, я поем, отдохну, а к ночи тебя сменю. Мирон, а ты, если хочешь, сейчас поспи. Ночью две пары глаз лучше одной.

Его приказы обсуждений не вызвали, и тогда прапорщик стал раздеваться и снимать броню, чтобы забраться в кубрик.

Он поел и с удовольствием выкурил сигарету; ещё раз, прежде чем задремать, открыл