Заставу тут же подняли «в ружьё», разослали усиленные патрули, удвоили посты, но толку не было никакого. Пока где-то через час после обнаружения пропажи из начавшего рассеиваться тумана к пограничному посту не вышел бледный и трясущийся от страха румын с завязанной тряпицей старой корзиной для винограда. Оставив корзину на нейтральной полосе — румынских пограничников на месте не было, что не особо и удивляло их коллег на нашей стороне он, непрерывно кланяясь и что-то неразборчиво бормоча на местном диалекте развернулся и неожиданно быстро скрылся в тумане. Разумеется, постовые не стали подходить к корзине, а уж тем более — заглядывать в неё, но вызвали разводящего. Офицер со всей осторожностью приблизился к поклаже и кончиком шашки отбросил в сторону тряпицу. Заглянув внутрь, он закаменел лицом — там лежали головы пропавшего пограничника и его местной невесты. И открытый конверт из вощёной бумаги, видимо, чтобы кровь не испортила содержимое.

Конверт, провокационно адресованный «главарям русских оккупантов» был доставлен на заставу, где его содержимое достали и прочитали. На двух листах бумаги на двух же языках, румынском и русском, излагался один и тот же текст. Неизвестные, подписавшиеся как «Фронт Освобождения Бессарабии», изливали несколько абзацев бреда про «разделённый оккупантами единый народ», про «изнывающих в терзающих кровавых когтях русского кречета братьев и сестёр» и прочее такое же, с призывами к «борьбе за воссоединение» и прочей антиимперской пропагандой, которая даже сама по себе тянула лет на десять каторги как минимум, насколько я могу судить. А в конце шли угрозы, что, мол, за каждого «погибшего бойца за правое дело» мы, то есть — «русские собаки» заплатим жизнями «десятка своих псов и их прихвостней». С обещанием, что «возмездие начнёт вершиться сегодня на рассвете».

Тут уж и СИБ, и Корпус встали на дыбы — с такими-то заявочками, как не встать? Тут не то, что встанешь — вскочишь и запрыгаешь! Хоть до сего дня никто про этот самый «фронт» и слыхом не слыхивал, что само по себе могло быть поставлено в вину. Метаться начали все как муравьи, если на их жилище чем-то едким плеснуть. Ну и я, поняв, что уехать сейчас просто-напросто нельзя, направил РДА в дозор на фланги, КША на его обычное место на центральной позиции, только придал им в охранение всех, не занятых в других местах в качестве охранения, а миномёты с командным пунктом — выдвинул вперёд по дороге, там в можжевеловой рощице на одной из террас можно было вполне удобно расположиться, и стелющийся можжевельник нашим самоходкам ничуть не мешал.

Тем временем туман уходил, из него на той стороне границы проявилась ранее уже упоминавшаяся старинная крепость как бы не четырёхсотлетней давности. Кто и когда её построил на самом деле — я не знал, да и противоречивыми местными легендами не интересовался. Может, ей и вовсе лет сто всего. Там до недавних пор размещалась пограничная застава и таможенный пост. Для их работы в стенах проделали двое ворот: в сторону Империи и в сторону Румынии, в здании посреди двора, бывшем донжоне, разместились таможенники, в прочих сооружениях, лепящихся изнутри к стенам, были казармы, оружейные комнаты, склады, конюшни и всякое прочее, нужное для службы. Шли годы, здание ветшало, да и путешественникам, всё больше купцам, чем дальше, тем больше надоедало лезть в гору к крепости, что когда-то возводилась на пригодном для обороны, а не торговли, бугре. Недавно построили новое здание заставы, в более удобном месте, а старое стали использовать как таможенный склад и в целом «для хозяйственных нужд».

И вот в этом самом старом строении началось довольно бурное движение. Для начала раздался пушечный выстрел, причём холостой, явно призванный привлечь внимание к тому, что планировалось сделать ещё на рассвете, но туман помешал. На стенах после выстрела началось какое-то шевеление, я взял сделанный для себя во время недельного ожидания сорокакратный бинокль. Крепость послушно «прыгнула» навстречу, прибор превратил почти семь километров расстояния в сто шестьдесят — сто восемьдесят метров. Особых подробностей с такого расстояния не разглядишь, но угадать в пятерых помятых и раздетых до исподнего людях пропавшую семью пастуха труда не составило. Причём и обе женщины, и девушка двумя руками удерживали на груди явно порванные рубахи. Пленных поставили на колени, после чего на стене появился какой-то придурок, почему-то с турецким ятаганом в руках и в чалме. Он прыгал на стене, что-то орал, судя по широко раскрывающейся пасти, махал руками и оружием, делая явно угрожающие жесты в сторону границы. По ужимкам — чистый павиан, но смеяться почему-то не тянуло совсем. И вот во время очередного прыжка он с оттягом ударил с разворота ятаганом по шее младшей дочки пастуха! А потом, методично и буднично, словно капусту на огороде заготавливая, срубил головы и всем остальным, от младшего к старшему. Тела убитых сбросили со стены, после чего придурок в чалме снова погрозил границе, и все двинулись к сходу со стены. А над центральным зданием крепости рядом с румынским флагом подняли ещё один — вроде такой же цветовой гаммы, только полоски разной ширины и в верхнем углу у древка что-то намалевали, не поддающееся распознанию из-за расстояния и ветра.

После утренней корзины с головами и письма с угрозами можно было ожидать, что с похищенными расправятся. Но так вот нагло, цинично и демонстративно⁈ Они что, бессмертными себя вообразили⁈ Или считают, что мы туда не достанем? Или вовсе решили, что мы уже уехали? Это всё неважно, сейчас — неважно. Узнаем потом, если будет у кого. А пока я повернулся к Нюськину:

— Батарея — к бою!

Он продублировал мой приказ, потом уточнил:

— Думаете, можно? Всё же объект, принадлежащий пограничной страже Румынии…

— Думаю — необходимо. Достанем?

— На равнине было бы на грани, а так, с учётом рельефа и с