- Плевать. Это подарок и ты не можешь отказаться.

- Не могу, - подтвердил Алексей. Поднял шлем и стал в него пропихивать голову. Новехонький уплотнитель туго шел по волосам и больно загнул правое ухо, где в слуховом канале еще не полностью отшелушилась бордовая корочка. Все могло кончиться печально, окажись тогда Ява один. Мощный пси-удар свалил его с ног, словно обрезали все ниточки. Потом Керя рассказывал, подумал, кранты, спекся Ява. Когда тебя перевернул, из ушей, из носа ручьем лила кровь. Керя подстрелил пси-волка и два часа волок Яву на горбу до Депо.

- Как ты теперь? - спросил Гриф, дергая за кольцо. Крышка пшикнула, полезла пена.

- В смысле? - Ява положил шлем на колени.

- За хабаром ходишь?

- Ну, да.

- Понял, - Гриф отпил пива, облизал губы. Взглянул на Алексея, словно сомневался в чем-то, затем сказал, - Мне тут местечко с редкими артами стало известно, можем прошвырнуться.

- Далеко?

- За «крестом Брома».

Ява посмотрел на Грифа, помедлил и сказал: «А че, можно».

Гриф улыбнулся, Ява улыбнулся в ответ.

- Замётано, - сказал Гриф и подмигнул.

- А это, - Алексей взглядом указал на правый бок сталкера, - как твоя поджелудочная?

- Захожу я как-то к доктору, - шутливо начал Гриф, поблескивая глазом, - и спрашиваю: «Доктор, что это у меня?». А он так посмотрел внимательно и говорит, это, батенька, у вас в почках камешек, а под ним рачок.

- А все-таки. Нам ведь ну… на дальняк идти.

- Не бздехай, Ява, Федороыч меня от всего дерьма избавил. Рецептик у него имеется. - Гриф встал. - Пойду, отолью. - Он оставил банку на трубе, неспешной походкой направился к стене за бойлеры. Ява смотрел ему вслед, на лице блуждала довольная улыбка. Он знал, что Гриф зовет его не отмычкой, а как равного, как напарника и ему, Яве, не найти в зоне лучшего наставника и друга. Он все еще улыбался, когда пересекая полосу света, пробивающуюся сквозь щель в стене, Гриф вдруг дернулся, разъехался, зарябил, словно помехи на экране телевизора, а через мгновение снова был прежним.

Андрей Деткин

Ожерелье Зоны

Глава 1. Судьба

Зона - она не меняется. Все такая же унылая, опасная, жестокая и непонятная. Что в ней может нравиться, что притягивать, что за магнит здесь скрыт? Большинство сталкеров стремится урвать себе, выбраться из ее цепких объятий и не возвращаться. Забыть, как страшный сон, выкинуть из головы, если, конечно, получится, и не вспоминать. «Что со мной не так? Может, это вирус, болезнь, психическое расстройство, зависимость», - думал Алексей, шагая по зараженной земле.

Он водил взглядом перед собой подобно миноискателю, рассматривая сухую траву, плешины, кочки, палый лист, порой ржавые гильзы и кости. Время от времени запускал взгляд ищейкой далеко вперед по изломам гнилого леса, по буграм и рытвинам, по моткам ржавой проволоки, по рухнувшим опорам ЛЭП, по дымящимся ядовитым гатям. Тралил замшелые развалины мехбазы, растрескавшийся, затянутый мхом асфальт, лужи и канавы на подъездной поросшей дороге, высматривал аномалии, и все ему здесь не сказать, чтобы нравилось, но притягивало какой-то особой силой. Словно заложенный в нем код саморазрушения совпадал с кодом той заброшенной, зараженной территории, по которой он шел.

Между ним и зоной существовала связь, необъяснимая обычным пониманием, инфернальная, мрачная. Алексей ее чувствовал, и связь эта была, как между… как между палачом и приговоренным.

«Это судьба, - подводил Алексей черту, не в силах разъяснить себе этой самоуничижительной тяги. - Такая моя судьба, - и уже не искал никаких вариантов и возможностей изменить положение вещей, попытаться вывести нить из-под лезвий Айсы. - Там, за кордоном у меня ничего и никого нет. Я не знаю, как там жить. Не научили меня. Даже одним глазком не дали посмотреть как надо, а здесь Гриф».

При упоминании Грифа терзания и поиск своего места в жизни прекращаются. Все становится предельно ясным и однозначным. Размытый горизонтом взгляд возвращается под ноги, и нечеткие очертания облаков, полей, городов, людей сменяются сухой никлой травой, черной землей, рытвинами, мхом…

Алексей еще не привык к мерцаниям, от которых мороз по коже. В такие моменты, которые, надо признать, случались редко, всего раза два, от силы три, Гриф словно развоплощался, из человека перетекал в нечто аномальное, неживое.

Гриф объяснял, что его мерцания совсем не то, что у Федорыча. И как он заглядывал Алексею в глаза, было видно, хочет, чтобы парень ему поверил.

- Пойми, Ява, я в полном поряде. Старик побывал в самой… эпицентре, поэтому стал таким. Меня же он притащил на краешек и всего на минуту, при этом нашпиговал «нужными» артами, как печеную утку яблоками. Они снизили вредные воздействия. И только. От боли меня корежило все равно что фантик над пламенем. Я отключился, а потом еще два дня колотился в лихорадке. Федорыч, он дедан что надо, лечил меня. Отпаивал какой-то горькой хренью. Помню, подходил, поднимал трясущимся пальцем мне веко. Заглядывал, что-то хотел там увидеть. Наверное, - ухмылялся сталкер, - убеждался, не полопались ли зенки мои.

Тогда Грифу было не до шуточек. Ему казалось, что лежит в темной палатке, а время от времени кто-то заглядывает и задирает полог. Яркий свет врывался в покойный мрак и причинял невыносимую боль. Казалось, раскаленная игла через глазницу пронзала мозг до затылка.

Гриф выжил и теперь мог кое-что такое, что не могут другие. Он определял аномалии еще до того, как просыпался «велис». Слепых псов, зомбяков, кровососов и прочую мутатень чувствовал задолго перед тем, как их замечали другие или не замечали.

Более того, ему не надо подзаряжаться, хватало маленького кусочка «обелиска», который он постоянно носит с собой, вшитый в нарукавный карман. Гриф ни в коем случае не считал себя черным сталкером или сыном зоны. Относил к обычным смертным и как прочие представители своего вида, мог надираться, быть не в духе, мог умереть от болезни или ран.

Дела шли в гору. После нескольких рейдов с Грифом счет Алексея у Гейгера заметно «возмужал» и мог сравниться с ветеранским. И все шло гладенько, на мази, нормуль, чики-пики, пока Гриф не заговорил о бункере. Он никак не мог взять в толк, как так получилось, что в тумбочке, на которой стоял торшер, причем горящая лампа его нисколько не смущала, мог взяться