Для этой физической величины долгое время употреблялся термин «живая сила[73]», введенный еще Исааком Ньютоном. С этой точки зрения Сила, с большой долей вероятности может быть названа именно энергией.

Поэтому, наряду с различными видами остальных энергий: тепловой, механической, электрической, химической, внутриядерной, а также потенциальной энергией различных физических полей (гравитационного, магнитного, электрического), Сила была так же включена в один из разрядов энергий — Силовой.

Как бы то ни было, несмотря ни на что, величину Силовой энергии, благодаря случайно обнаруженным «манускриптам древних малефиков», удалось даже вычислить и замерить, а также создать на основе расчетов несколько примитивных приборов, типа сожженных мной Силомеров. Поговаривали, что покинувший нацистскую Германию Альберт Эйнштейн, уже вовсю трудится в Америке над разработкой своей «Единой теории Силового поля», и вот-вот разродиться великим открытием, способным поставить крупную точку в спорах по поводу происхождения Силы. Но, пока суть, да дело, приходилось пользоваться тем, что есть.

«Благодетелями» человечества, вновь вернувшими в мир Чудеса и Магию, единогласно принято считать братьев Гримм, Якоба и Вильяма — известных на весь мир сказочников, как в этом, так и в моем родном мире. Основная честь первооткрывателя лежала на плечах старшего брата — Якоба, который в 1806-ом году перебрался из Парижа в город Кассель, где проживала его семья. На тот момент германское княжество Гессен-Кассель, было занят французами, провозгласившими Кассель столицей Вестфальского Королевства, но Якобу чудом удалось устроиться на работу из-за отличного знания французского языка. Он получил место библиотекаря, а впоследствии и управляющего личной библиотекой короля Жерома, младшего брата Наполеона Бонапарта, в Кассельском замке.

Во время реставрации помещения библиотеки после пожара 1809-го года, именно Якобу посчастливилось обнаружить тайник, в котором находилось несколько ветхих и древних манускриптов, содержащих забытые Древние Знания. Втайне от всех, они вместе с братом Вильямом взялись за их реставрацию и расшифровку. До нашего времени манускрипты не сохранились, как и не сохранились записки братьев. Лишь какие-то беглые наброски и черновики стали достоянием мировой общественности, да и то, только после их смерти. Но именно эти черновики и записки позволили точно установить, кто стал инициатором всего этого «безобразия», в корне изменившего все мировые расклады. Однако, именно с той поры в эту реальность вернулась настоящая Магия и полновластно проросла во все сферы её «жизни». Каким способом это удалось провернуть двум братьям-сказочникам — так и осталось загадкой.

На этом моменте сегодняшняя лекция и закончилась. Вильям Карлович распустил класс, собирал со стола свои записи, и принялся запихивать их в портфель. Мои сокурсники, едва услышав долгожданное «все свободны», с крейсерской скоростью вылетели из класса. Я же неторопливо поднялся и, по-старчески подволакивая ноги, тоже направился к выходу. На деле, шаркал я сапогами по половицам, едва ли не по въевшейся в мою плоть привычке. Я с удивлением осознал, что больше не испытываю особых затруднений с ходьбой, даже несмотря на тяжеленые кирзачи, «пудовыми» гирями висящие на моих ногах. А ведь не далее, чем сегодняшним утром, все было несколько иначе. Эта мысль, вкупе с прорезающимися зубами, требовала детального и всестороннего осмысления.

— До свидания, Вильям Карлович! — тепло попрощался я со старичком-преподавателем. — Очень познавательный материал! И очень достойное изложение! С удовольствием его послушал!

— У! Не стоит благодарностей! — отмахнулся профессор, пристраиваясь мне «в кильватер». — Это моя работа.

— А может быть, посоветуете еще что-нибудь? На тему древнерусских сказок и легенд, — поинтересовался я, останавливаясь на крыльце. Было у меня огромное желание разобраться с «секретом» былинного велета Святогора. Глядишь, и проскочит где нужная информация. — Типа, для «внеклассного чтения», — уточнил я, — хочу немного разнообразить свой кругозор.

— Могу посоветовать вам ознакомиться по этой теме с трудами Владимира Яковлевича Проппа[74] (Еще один немец? — отметил я про себя. — Не перебор ли?) — «Морфология волшебной сказки» и «Исторические корни волшебной сказки, как предпосылки современных Силовых преобразований». Эти поистине выдающиеся труды есть в вашей учебной библиотеке. Если действительно планируете серьезно изучать Силовые дисциплины — настоятельно рекомендую ознакомиться!

— Спасибо за подсказку, Вильям Карлович! — не забыл поблагодарить я историка.

— Не за что, уважаемый Гасан Хоттабович! Берегите себя! — На том и расстались — доцент исчез за воротами учебки, а я поплелся в сторону столовой, откуда умопомрачительно несло едой — ужин вот-вот должен был начаться.

После сытного хавчика, состоящего из отварной картохи, приправленной зеленым укропом, стакана компота из сухофруктов и пары кусочков хлеба, меня основательно разморило. Благо, что никаких тупых подколок от Варфоломеевских ушлепков на ужине не случилось. А то уж и не знаю, как бы я на этот раз среагировал. Когда я голодный и уставший, ко мне лучше не лезть! А сегодня я основательно устал — давно так не приходилось шевелить мозгами, но новая информация требовала своевременного усвоения!

Я едва не клевал носом, сидя на лавочке в беседке, с блаженством покуривая на сытый желудок. У курсантов до отбоя — свободное время, кроме таких, как я — летчиков-залетчиков, для которых у старшего наставника Болдыря всегда найдется занятие. Меня, Надюшку и Тимку Шапкина с нетерпением ожидал общественный уличный туалет.

— Че, дед, совсем сил не осталось? — вырвал меня из блаженной дремы грубый голос старшего наставника.

Тьфу, ты! Вспомнишь дуболома — он и появится!

Болдырь плюхнулся на соседнюю лавку и тоже закурил.

— Вот скажи мне старый: для чего тебе все это нужно? — Старший наставник огладил рукой пышные усы и сплюнул в металлический ящик для окурков.

— А меня нешто спрашивали? — прикинувшись «ветошью», ответил я. — Я ить и тебя, милок, о том же самом спросить могу: на кой оно мне сдалося, такое вселенское счастье? — Я продолжал усиленно косить под полоумного и давно выжившего из ума старикана. Глядишь, и отстанет, морда фельдфебельская. — Угораздило жа пробудиться на старости лет, товарищ старший наставник! — Продолжал я слезливо сокрушаться дрожащим голоском, без зазрения совести «давя на жалость». Но гребаного сатрапа и дубового солдафона мои стенания ни разу не растрогали. — И не тронули ба, — продолжил я лить крокодиловы слезы, — ежли б не величина чертового Резерву…

— И сколько насчитали? — поинтересовался между делом Больдырь, поглядывая на меня прищуренными глазами.

— Да, — небрежно отмахнулся я, — какие-то косорукие неумехи все время попадались — только две своих машинки почем зря спалили. А о своем