– Тебе виднее, – согласился Свим с представлениями торна. – Я-то никогда слив не ел, так что спорить с тобой не буду. Ну что, ещё попробуем?

– Почему бы и нет! Мне понравилось.

– Ха, поверил, значит?

– Факты, как ты говорил, диктуют своё.

У распределителя еды они провели много времени, совершенно позабыв о нём. Их охватил азарт, они набирали наперебой всевозможные комбинации и радовались как дети каждому заказу, без конца и разбора поглощали добытые деликатесы. Нашли несколько сочетаний с особо понравившимися блюдами, одно из них выдавало сок – приятный на вкус, не слишком сладкий и утоляющий жажду. Когда они, уже не в силах что-либо есть или пить, уходили из комнаты, у Свима в питьевой фляге вместо выплеснутой воды был налит сок, а вокруг распределителя валялась гора тарелок и подставок. К сожалению, тщательное обследование стойки окончилось неудачей – ничего похожего на мусоросборник не нашлось.

– Могли бы подумать о такой мелочи, – выказал неудовольствие торн.

Ему теперь казалось, что древние могли бы, нет, должны были сделать для них со Свимом всё.

– Как везде, наверное. Мусорное ведро выносили куда-нибудь к поглотителю, а он находится где-то в другом месте, – предположил Свим.

Торн с ним не согласился.

Коридор, в стенах которого они нашли входы не менее чем в три десятка комнат, где стояли распределители еды и ни одного поглотителя мусора, закончился крутой лестницей, ведущей вверх – здесь и свод подземелья тоже устремлялся к поверхности земли.

Лестницей явно пользовались долго, не сейчас, а в былые времена, о чём говорили потертости ступеней. Кроме того, она была идеально чистой – ни пылинки, белой с голубоватым оттенком, но в темноте подземелья она производила отталкивающее впечатление и казалась огромной костью в раскопе.

– По ней и подниматься страшновато как-то, – высказался Свим.

– Люди, – привычно заявил торн, но добавил: – Похоже на скелет чудовища.

– Ты прав, – вздохнул Свим и ступил на первую ступень.

Лестница вывела на большую площадку с тремя дверями. Все двери были целыми, сделанными из материала, схожим с мелероном, и открывались поворотом рукоятки. Две двери вели в отдельные небольшие помещения с низкими потолками, где вся обстановка, если она там когда-то была, превратилась в пыль. Третья дверь выводила ещё на одну площадку, значительно больше первой. Однако со всех сторон её окружала паутина разнокалиберных балок и стержней. Возможно, в свое время эти конструкции входили в состав стен, перекрытий или каких-нибудь сооружений, но годы и годы очистили их, и только толстый слой праха внизу, затопивший почти в рост человека площадку, мог породить догадку, что так оно и было.

Торн потянул на себя один из торчащих стержней, что потоньше, и согнул его.

– Надо же! – воскликнул он, явно подражая Свиму, так как сам по себе выражать эмоции голосом не умел. – Сплошной металл! Железа много.

– Так уж и металл, – не поверил Свим. – Нет, правда?

– Не сомневайся, – отозвался торн и проанализировал состав квадратной балки. – Металл!

– Значит всё это – металлическое? Ну и ну!..

Человека и торна можно было понять. То, что металлические изделия в руинах дожили до сих дней, следовало считать невероятным событием. Свим благоговейно подержался руками за стержень, согнутый торном, и попытался его разогнуть.

– Упругий, – выдохнул он восхищенно.

Другого ему сказать было нечего. Металл на Земле давно стал редкостью, наверное, со времён падения спутников, после изобретения материалов на мелероновой основе: дешёвый, доступный, легко поддающийся обработке при небольшом нагревании, прочнее стали, многообразие цветов и универсальность – всё это привело к исчезновению металлургии вместе с наукой, технологией и техникой, связанных с ней.

Металлические поделки ещё можно было увидеть в музеях и в частных коллекциях старины при хабулинах многоименных. У Свима дома, в одной из подземных кладовых, имелся увесистый брусок металла. Что это был за металл, Свим никогда не интересовался, достаточным было сознавать о его наличии в семейной кладовой.

Тут же перед ним в забвении громоздились тонны раритетного материала. Было от чего ощутить волнение.

Однако усталость брала своё, притупляла эмоции, а впереди было ещё много дел. Свим сел на пол и привалился к металлической балке, уже не находя такую опору ни странной, ни необычной. Против обыкновения казалась лишь холодной, а так можно сидеть и под деревом, и под стеной…

– Мы поднялись по лестнице высоко. Думаю, достигли поверхности или даже поднялись выше её, – сказал торн.

– Я тоже так считаю, – отозвался со вздохом Свим. – Но сможем ли мы пробиться через такой завал наружу?

Они с сомнением посмотрели перед собой – прутья, уголки, швеллерообразные балки хаотически заполняли проход перед ними. Протиснуться сквозь них, должно быть, было так же трудно, как выбраться из клетки. О возвращении к колодцу они даже не подумали.

– Но только не сейчас, – решительно заявил Свим. – У меня уже в голове шумит, так спать хочу. Что там твой пеленгатор?

– Боюсь что… – Торн достал кубик, прислушался к нему. – Так и есть. Металл экранирует, связи между пеленгаторами нет. Всё-таки легенды о древних несут в себе не только вымышленное, но и кое-что из реальной жизни. Металл экранирует связь между передатчиками и приёмниками, об этом упоминается неоднократно. Например, перечень экранирующих явлений в легенде о радиомолчании на всём земном шаре после падения города-спутника. Или сказание…

Свим полусонно кивнул головой.

– Всё равно, – сказал он, – надо поспать. Иначе от меня никакого толку не будет… Ночью надо спать… – пробубнил он и смолк.

Торн разбудил Свима, когда вокруг было совсем светло. Переплетение металлического хлама в свете начинающегося дня показалось не таким уж и непреодолимым. Стали просматриваться прорехи в, казалось бы, сплошной канители линий – прямых и изогнутых. Сквозь них мог протиснуться не только жилистый и предельно гибкий торн, но и более массивный и по-человечески неуклюжий, по сравнению с Сестерцием, человек.

В некоторых местах металл соприкасался с металлом уже так долго, что успел диффундировать и спаять балки и прутья намертво, перед такой преградой пасовал даже торн. В других местах построения естественной конструкции можно было без труда отогнуть или даже выломать кусок прогнившего металла.

Однако продвижение, вернее просачивание оказалось не безопасным делом. Малое, что можно было заработать, так это ушиб о металлическую конструкцию, но стержни норовили попасть в глаз или поцарапать кожу, или, упруго отжавшись, ударить при возвращении в прежнее положение.

С трудом и синяками у Свима они протащили свои тела сквозь решето