– Да что мне твой бог, – не выдержал Егор, давно чувствуя фальшь в своей же идее идти в церковь. – Я хочу избавиться от этого. Семь лет душа травится. Я не знаю, как бог поможет.

– Он не находит там места, – спокойно отвечал Энтони с другой стороны деревянной стенки. – Из-за твоих сомнений ты не способен распахнуть господу сердце.

– А какому же богу в итоге его открыть? – с иронией спросил Егор.

– Только тебе решать. Помнишь, что ты сказал в Беларусь времени другой? Его направляет его вера, дает силы. Постарайся найти эту веру и в себе.

– Черт с ним! – сказал Егор и вышел из исповедальни, но остановился и сжал кулаки.

– Не упирайся, брат. Ни к чему твой нигилизм не приведет. Это то, что ты так долго отгонял от себя. Это то, что помогает всем.

– Мой нигилизм сделал меня тем, кто я есть, – врал Егор. – Но как я могу обратиться к богу, когда даже духу не хватает говорить о ней! – он повернулся к Энтони, а из глаз потекли слезы. – И кто мой бог? Чувство, будто она им и является.

Уже высохший и потерявший былые силы, Энтони подошел к нему и взял за плечи. Егор ударился ему в грудь и тихо заплакал. Плакал, заливая слезами балахон Энтони, но тот ему не говорил ни слова. Уже тогда, в этот вечер ужасной погоды, было понятно, что Егор обратится к вере. Не столько к религии, сколько к простой вере в самое лучшее. Он отбросит прежний скепсис, потому что здраво рассуждать было сложно, даже почти невозможно. Ему просто нужна была помощь.