Я почувствовал, как расслабляются зажатые мышцы. Почему-то даже отбитые французские атаки, даже победа в сегодняшнем сражении не дали этого чувства. А вот рутинная процедура, на которую я особого внимания и не обратил — так, организовал между делом — по-настоящему стала чем-то особенным.

— Сколько? — спросил я. Без лишних слов, но доктор все понял.

— Еще считают тела и довозят раненых, — пояснил он. — Но общие цифры примерно ясны. Около тысячи убитых, это с учетом тех, кто, скорее всего, не переживет эту ночь. В два раза больше раненых. Но их благодаря своевременной помощи мы уже скоро сможем поставить на ноги.

— А мои?

— Все легкие, — Гейнрих улыбнулся. — Даже тот парень, упавший с «Ласточки», которого привезли казаки Павлова.

— Кто? — напрягся я.

— Кажется, мичман Прокопьев. Да, точно, так его звали. Он еще, когда я его осматривал, все время повторял свое имя и что нужно доложить генералу Горчакову о сигнале. Только не вздумайте к нему бежать, — доктор оценил мои намерения. — Пациент после операции уснул, и сейчас его лучше не будить.

— А те казаки? — я понял, кто помимо Прокопьева сможет рассказать мне о случившемся у Чоргунского лагеря.

— В моем кабинете — их задержал Дубельт, снова ищут шпиона, — доктор был так доволен тем, как сегодня со всем справился, что даже не заметил, как у меня изменилось лицо.

Извинившись, я закончил разговор и поспешил к кабинету Гейнриха. После слов «Дубельт» и «шпион» внутри меня все замерло. Неужели опять?.. Распахнув дверь кабинета, я, к своему удивлению, застал довольно мирную картину. Чайник, генерал жандармерии, два бородатых мужика, которые стараются держаться с достоинством и неспешно рассказывают о том, что случилось на позиции у Чоргуна.

Дубельт, заметив меня, кивнул: мол, проходи. Казаки, увидев, что меня не гонят, пожали плечами и продолжили рассказ. Так я узнал, как одну из выделенных «Ласточек» кто-то незаметно для техников порезал ножом, а вторую подбили прямо во время полета.

— Мы заметили, что стреляют, — рассказывал казак. — Атаман приказал послать разъезд, ну, мы и подобрали выпавшего стрелка. Он был без сознания, и мы решили, что негоже ему помирать. Не стали брать на себя грех и отвезли сюда.

— А вы слышали, что он говорил? — спросил Дубельт. Спокойно, но его глаза недобро блеснули. Понимаю его сейчас: вот эти двое вроде бы из добрых намерений все сделали, но сколько людей могло выжить сегодня, если бы они сначала дотащили Прокопьева до Горчакова.

— Ну, он имя свое бормотал, — старший казак совсем не видел за собой вины.

— А второго пилота видели? Вы же знали, что их было двое? — продолжал беседу Дубельт.

— Второго не видели. Следили за небом, но спрыгнул только один. А второй, если и был, то, наверно, упал уже вместе с «Ласточкой». Хотя… — тут казак посмотрел на своего спутника. — Пантелей вроде видел край купола за холмом, но там уже показались английские разъезды, и нам пришлось отступить.

Я невольно сжал кулаки. Значит, Лешка или Илья, не знаю, кто из них был в тот момент с мичманом Прокопьевым, может, и не умер. На низкой высоте от парашюта мало толку, но теперь хотя бы появилась надежда. Пусть в плену, но, главное, выжил бы.

— Ваше благородие, — в кабинет без всякого пиетета заглянула одна из больничных сестер.

— Да? — повернулся к ней Дубельт.

— Не вы! — мотнула головой девушка и ткнула в меня пальцем. — Вы! Там внизу приехал поручик Арсеньев, требует вас.

Адъютант Меншикова? И чего ему? Я мотнул головой, показывая, что сейчас не до того.

— А он не один, — продолжила девушка. — С ним какой-то посланник. Говорит, англичанин, и они вместе привезли какого-то вашего пилота. Сейчас им доктор Гейнрих лично занимается…

Дальше я уже не слушал. Вскочил на ноги и бросился ко входу в больницу. И, кажется, Дубельт, несмотря на свое положение и чин, точно так же по-простому рванул вслед за мной.

Глава 25

Бегу. Ноги совсем забыли, что еще недавно еле шевелились. За следующим поворотом должен был показаться выход — оттолкнувшись от стены, я обежал чуть не врезавшуюся в меня Ядовитую Стерву. Тоже носится по больнице!

— Мадам, в следующий раз пообнимаемся, — в отличном настроении я помахал рукой девушке, та даже рот от удивления открыла.

— Я не мадам! Что за чушь… — она все-таки успела что-то сказать, пока я не вырвался на улицу. Все потом!

— Григорий Дмитриевич, — я не сразу заметил поручика Арсеньева, и действительно рядом с ним стоял представительный англичанин. Пеший, но форма кавалерийская, так что сразу стало понятно, что это непростой человек. — Позвольте представить вам Генри Уайта. Подполковник 6-го драгунского, прибыл сюда незадолго до Балаклавы.

Мы потратили еще несколько бесконечных секунд на положенные формальности, но в итоге все-таки перешли к делу.

— Спасибо, что вернули и, главное, спасли моего пилота, — поблагодарил я Генри.

— Это было решение Джеймса Томаса Браднелла, лорда Кардигана и моего друга, — ответил тот. — Жест, чтобы подтвердить серьезность наших намерений.

— Намерений? — вместо меня этот вопрос задал догнавший нас Дубельт.

— Вы храбро сражались, но было бы глупо пытаться представить, что война складывается для вас удачным образом. Потеря флота, а теперь уже два месяца вы ничего не можете поделать с нашим экспедиционным корпусом, — Генри вскинул подбородок.

Как, однако, быстро сменились приоритеты. Еще недавно наши враги рассчитывали смести Севастополь одним ударом, а теперь считают за успех, что уже мы не смели их. Или это просто официальная позиция? Судя по виду того же Генри, все он понимает…

— Было бы глупо пытаться представить, что и у вас все идет точно по плану, — Дубельт тоже это почувствовал.

— И именно поэтому Джеймс Томас прибыл, чтобы согласовать перемирие. Чтобы мы все смогли оценить свои успехи и поражения и вдумчиво решить, а чего же хотим на самом деле.

— И сколько крови готовы за это пролить, — неожиданно легко согласился Дубельт. — Значит, перемирие…[63] Кстати, а сюда вы зачем приехали?

— Чтобы передать раненого и просьбу, — Генри Уайт повернулся