***

Пока добиралась до дома, рассвело. Воздух наполнился петушиным криком и призывным мычанием коров. Тут же захлопали двери, загоготали гуси, откликаясь на зов заспанных хозяек. Седалище просыпалось.

   Наезженная тележными колесами дорога петляла вдоль изб, перекидывалась мостом через небольшую реку и убегала вдаль, теряясь среди заборов и кустов. Я ускорила шаг: незачем давать жителям новые поводы для пересудов, – от старых ещё не отмылась!

   – Опять где-то валандалась! – услышала я недовoльный бубнёж из-за забора сразу, как подошла к своей калитке. – Бегаить и бегаить, когда ж угомонится!? От холера ночная, вырядилась опять…

   – Здравствуйте, баба Глаша! – Звонко поздоровалась я и даже помахала рукой выглядывающему из-за соседского частокола оттопыренному заду. - Доброго утречка!

   – Здравствуй, Хеленочка, – старуха резво отскочила на добрый метр от места наблюдения и с кряхтением выпрямилась. – Это же куда ты спозаранку бегала?

   – Упыря ловила! – Не моргнув глазом, соврала я. Упырей в Седалище сроду не водилось, на бабке об этом знать было необязательно. - Пoчти до вашего дома дошел, гад. Вы разве не слышали, как он выл?

   – Свят, свят, - побелела старуха и трясущимися руками подобрала подол юбки. - Убила?

   – Конечно.

   – Ой, молодец. Здоровьица тебе, защитница ты наша.

   Я развернулась, приблизилась к чужому забору и громко прошептала в оттопыренное ухо старухи:

   – Вы пару ночей на улицу-то не выходите. Α лучше пять. Не один он был.

   – А разве ж упыри по парам ходют? - позеленела Глашка.

   Я чуть не выругалась в удивленное морщинистое лицо прозорливой старухи, но смoгла натянуть на себя траурную улыбку:

   – Молодоженов прокляли. Жениха я ночью упокоила, но невесту ещё искать надо.

   – О-ой, – старуха присела от ужаса, подол юбки взлетел к коленям, обнажив дивные шерстяные порты. – Ищи, дочка, ищи. Α я сегодня же зайду в святилище к Дебриабрию, авось защитит он душу твою черн… добрую.

   – И жертву принесите, - мстительно добавила я, представив лицо дьяка, когда он узнает на кого именно тратит серебрушку сварливая баба. – За здравие. Оно мне ой как понадобится.

   – Непременно, – клятвенно пообещала она и с похвальной скоростью скрылась за кустами шиповника.

   Я наигранно вздохнула и уверенно направилась к себе. Подготовка к свадьбе шла отлично – с Глашкой я разобралась. С окна ей мою калитку не видно, значит, протащу жениха незаметно. Но если что, всегда можно сказать, что упырей было трое, и я взяла работу на дом…

   Мой участок нельзя было назвать образцово-показательным. Забор я не красила, доски в частоколе не меняла, вертушку на калитку и ту не поставила. О яблонях и капустных грядках даже речи не шло, как о клумбах и вкопанных под березки скамейках, на которых полагалось неторопливо попивать чай из широкого блюдца. Дрова, приготовленные на зиму, валялись у стены живописной кучей, а не лежали рядками в дровянике. Дом смотрел на улицу пустым окном с запотевшим стеклом, а дверь сарая угрожающе поскрипывала на ветру. Будь сейчас зима, унылый двор прикрыл бы снег. Но в середине лета такой маскировки не было, потому земляные кучи и заросший сорняком огород таращились на меня с плохо скрываемым осуждением.

   Я ввалилась в сени, повесила плащ на рҗавый гвоздь и зашла в избу. Οгромный черный кот запрыгнул на дубовый стол, стоявший вплотную к окну, уставился на меня зелеными блюдцами глаз и гнусаво завыл:

   – Ну-у? Не взяли, да? Опять мала да неопытна для города?

   – Выросла и возмужала! – с гордостью заявила я, сгоняя фамильяра на подоконңик.

   Блит так разволновался, что запутался в собственных лапах и чуть не свалился на пол:

   – Да ладно? Неужели позволила?

   – Или просто Χелена у Верховной уже в печенках сидит, потому место и получила, – с сарказмом выпалил домовой, выныривая из-за печи и ловко накрывая на стол.

   Я улыбнулась, села на лавку и сладко потянулась: эх, заживем! Как переедем в город, Блиту новую лежанку куплю – теплую, меховую, а Батану сервиз чайный. А то домовой мне уже весь мозг проел: то посуды нет, то стены сохнут, то дрова закончились.

   Домовому без крыши никак нельзя. Ему жизненно необхoдимо стирать, готовить и следить за сохранностью жилья. Потому мое наплевательское отношение к избе, быту и самой себе сводили Батана с ума.

   Когда я в первый раз переступила порог этого дома, умирали оба: и Батаң, и заброшенная лачуга. Не скажу, что с моим переездом стало лучше, но точно не хуже. Я несколько раз предлагала домовому сменить хозяина, даже была готова сама найти ему новое жилье и помочь с переездом. Но Батан уперся, прошипел что-то о моей беспомощности и остался. А когда появился Блит, мы и вовсе стали одной семьей.

   – Врешь!? - взревел кот, выпутавшись, наконец, из собственных лап и хвоста. - Неужели дала добро?

   – Дала, – я схватила с блюдца горячий пирожок и рассмеялась, заметив, как довольно усмехнулся домовой. – Двадцать вос… двадцать семь дней, одно условие и – вуаля! – обряд и переезд.

   – И лежанку мне! – вытаращил усы, а заодно и глаза фамильяр. - Ты обещала!

   – Куплю, - клятвенно заверила я кота. – И лежанку, и посуду, и занавески.

   – Занавески ей подавай, - привычно забубнил Батан, но по его улыбке и блеску в глазах я поняла – радуется за меня, чертяга бородатая, гордится.

   Я тоже собой гордилась. Двадцать пять лет и уже в шаге от повышения! Не будь ведьмы склонны к предвзятым суждениям (я всего-то сорвала один-единственный шабаш), а Верховная – подозрительной (доказать свою «невиновность» в вышеупомянутом саботаже я так и не смогла), переехала бы ещё три года назад, а то и четыре. Но нет худа без добра, в Седалище