- Позвольте поинтересоваться, - с откровенной издёвкой спросил Тирет, - а что вы намерены предпринять в том весьма вероятном случае, если я не пожелаю забыть что бы то ни было?

- Чё?

Вздох.

- Ничё, - Тирет махнул рукой. - Забудь.

Провожатый поёжился и охотно прекратил общение.

"Главное - не обижайтесь на них. Даже если они старше вас годами, они всё равно больше, чем вы, похожи на детей. А детям издавна многое прощается".

Я запомню, Наставница, пообещал Тирет мысленно.

- Слышь, - обратился он к провожатому, - а у вас в приюте народу много?

- Народу?

- Сирот вроде меня. Ну, или не вроде, а так... маленьких лайтов. Много?

- Ага. Двадцать три.

- А ровесников моих сколько?

- Ровесников?

- Кому одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет? Много таких?

На лице лайта проступило непонимание.

- Зачем возраст? Всем весело, всем хорошо. Возраст - забудь.

Многое прощается, - повторил Тирет, словно мантру. Прощается. Как дети.

А ведь мы ещё не добрались до места, где "всем весело"...

"Самое важное, особенно поначалу - не отгораживаться. Не быть мрачными и серьёзными. Вы будете выделяться, и это неизбежно. Но постарайтесь выделяться как можно меньше... или хотя бы отличаться не в минус".

Да уж, задала ты нам задачку, Наставница...

Впрочем, когда твои задания были легки? И было ли такое вообще?

Ой, вряд ли...

Новых попыток наладить взаимопонимание Тирет благоразумно не устраивал, и такое положение дел, кажется, устроило провожатого. Имя которого Тирет так и не удосужился спросить. Как, впрочем, и тот - его.

Те, из комиссии ЭН, должны были сообщить, кого отдают в приют. Уж имя-то сказать были просто обязаны. Тирет ещё раз покосился на летящего рядом лайта. Угу. Сообщили. Только вот оно сразу же за ненадобностью вылетело из этой светлой головы.

Может, с ровесниками будет получше?

...как выяснилось вскоре, в приюте Тирету было суждено болтаться в этакой статистической яме. С одного края десяток почти взрослых сиротинушек, внимание которых было поделено между разнообразными виртуальными игрищами, лёгкой выпивкой и сексом, с другого - несмышлёная малышня, самым старшим среди которой было на два года меньше, чем самому Тирету. Старшие едва сочли нужным уделить новичку несколько беглых взглядов; одна девица лет шестнадцати глянула на Тирета с определённым интересом, но он сразу же и твёрдо сказал: "Нет!" - после чего девица фыркнула и тоже перестала его замечать.

Малышня оказалась не столь равнодушна. И более того - любопытна. Когда провожатый оставил новичка среди новых "братьев" и "сестёр", а старшие снова разлетелись по своим делам, самая авторитетная в стайке малышни пара подлетела к Тирету, и курносый мальчишка, старательно скрывая настороженность, спросил:

- И кто ты такой?

Ретивая натура проказника и мистификатора немедленно взяла своё. Тирет ответил тонкой ухмылкой:

- Ты уверен, что хочешь узнать это? Все вы - уверены?

- Да.

- Хотим.

- Угу.

- Тогда - момент.

Тирет огляделся. И не просто так огляделся, а прошёлся по сложной формы помещению густой сетью "ищеек" - каждая на своём "поводке", каждая так и рвётся унюхать что-нибудь необычное. Лим в своё время познакомил его с этой техникой; Тирет бросал сеть густую и чуткую, что было не так-то просто для одарённого больше по части энергетики, чем по части сенсорики. Правда, "ищейки" Тирета, не в пример "ищейкам" Лима, так и не научились находить чисто оптические схемы, но уж источники питания Тирет чуял даже лучше своего учителя...

"Чисто. Никаких камер, никаких записывающих устройств. Терминалы не в счёт: выключены. А старшие... что ж, старшие уже с головой окунулись обратно в свои мирки и свои дела. Стало быть, представление пройдёт без свидетелей".

Оживившись, Тирет коротко поклонился малышне, заворачиваясь в воображаемый чёрный плащ. Впрочем, для маленьких телепатов этот плащ был вполне ощутим, как и мрачноватое веселье с налётом лёгкой театральности.

- Так знайте же, - начал Тирет, - совсем недавно я был велик и ужасен! Я избрал сам себя пожизненным диктатором Звёздного Камня, Трёх Астероидов и Семи Комет. А ещё Девяти Метеоров, но не будем о мелком. И было мне хорошо и привольно в великой космической тьме, и было так долго. Но гадкие чиновники из комиссии Этического Надзора решили, что быть пожизненным диктатором очень плохо. Прямо-таки совсем неприлично. И отправили меня гадкие чиновники на перевоспитание в ваш приют, потому что я - сирота.

- Ты - сирота?

- Разумеется. - Вскинуть брови, тонко усмехнуться. - Разве вы не знаете, что у пожизненных диктаторов не бывает пап и мам?

- А что у них бывает?

- У нас, - поправил Тирет. - У нас, диктаторов, бывает одиночество. - На этом слове мальчишка мечтательно вздохнул. - А ещё у нас бывает великая власть и ужасная сила. Так что трепещите! Ибо хоть меня и отправили на перевоспитание, гадкие чиновники не смогли отнять у меня моей силы. Они даже не верили, что у меня есть сила, ха-ха!

- Я тебе тоже не верю.

- И я.

- Чем докажешь?

Тирет снова рассмеялся - с явной и нескрываемой показушностью.

- Вновь повторю: трепещите! И смотрите внимательно!

Широко разведя руки, он нахмурился и свёл ладони с видимым усилием. Малышня вокруг заахала, а кое-кто даже подался назад, поражённый непривычными и неприятными ощущениями. Исказившийся между руками Тирета, воздух стремительно уплотнился, зашипел, раскаляясь, а там и засветился: сначала тускло-багровым, потом рдяно-алым, изжелта-белым, просто белым. И под конец - слепяще-голубым. Сформировавшись окончательно, шарик прирученного огня почти перестал шипеть, умерил яркость до слабой фосфоресценции и лишь тихо потрескивал изредка, испепеляя случайные пылинки.

- Видали? - гордо поинтересовался уверенный в отрицательном ответе Тирет, перемещая шаровую молнию на кончик поднятого вверх указательного пальца. - Мелочь, конечно, но кое-что доказывает, э?

- А это не опасно?

- А что это такое?

- А как это?

- Научишь меня делать такие штуки?

Последний вопрос застал Тирета врасплох. Он посмотрел на подружку курносого, задавшую его, подумал и сказал:

- Это не так просто, но могу попробовать. Айда за мной! Летим, покажу кое-что.

Курносый возмутился.

- Никуда я не полечу! Ты... ты нехороший!

Разлилась тишина. Тирет смотрел на своего малолетнего оппонента - и чувствовал, что не может рассмеяться в ответ на это детское обвинение. Одно-единственное слово неожиданно состарило