Пока в отключке был, снились родители. Мама на кухне чай пьет, а отец возле форточки курит. Пепельница хрустальная на подоконнике стоит, он в нее пепел стряхивает.

Я вроде подойти хочу, а не пускает что-то, словно стена невидимая. Кричу, но они внимания не обращают, а тут вдруг звонок в дверь, подхожу, в глазок заглядываю, а там Шухер. Открываю, он стоит молча, потом вдруг улыбается, и тянет меня куда-то.

Очнувшись, какое-то время не шевелился, пытаясь разделить воспоминания: гроб, вспышка, черная земля, и… его лицо. Шухер. Тот, чья рука толкнула меня в яму за мгновение до взрыва. Но он же умер? Нет? Он и Бондарь?

Мысли путались, цепляясь за обрывки логики. Если они инсценировали смерть — зачем? И почему меня не предупредили? В ушах звенело, словно кто-то бил в наковальню внутри черепа. Тогда в машине был кто? Следак?

Ну да, если он, а я рядом проезжал, свидетели могли номер запомнить, отсюда и подозрение.

Получается если жив Шухер, значит жив и Бондарь.

Совсем чушь какая-то. Зачем им тогда прятаться? Зачем меня одного оставлять?

Открылась дверь, по стене проползла тень. Узкие черные берцы с коричневыми шнурками, запах табака — узнал раньше, чем увидел лицо. Шухер. Весь побитый, на виске — свежий багровый шрам, будто кто-то провел по кровавому слепку пальцем. Ухмыльнулся, доставая нож.

Прирежет. Мелькнуло с идиотской ясностью. Но лезвие лишь скользнуло по веревкам. Когда он взвалил меня на плечо, я успел разглядеть цех: длинные ряды станков, груды металлолома, бочки с облупившейся краской, на стене — плакат «Слава КПСС» с надорванным углом. Вроде говорил он что-то на ходу, я это чувствовал, но что именно, не слышал, а потом опять отключился.

Очнулся уже в горизонтальном положении на чем-то достаточно мягком. Пошевелился, руки не связаны, ноги тоже. Вокруг полумрак, лампочка под потолком едва светит. Попробовал сесть, тело отдалось болью. Ноги, ребра, шея, живот — проще перечислить что не болело, — зубы наверное, да волосы. Встать не смог — ноги подкосились. Так и остался, опираясь на локоть. Комната: потолок низкий, стены из голого бетона. Стол, топчан на котором лежу, шкафчики для спецодежды — замки сорваны.

Каптерка?

Заметив на столе банку, потянулся, — вода. Пил жадно, но аккуратно. Напившись, поставил банку на место, обнаружив на столе ещё и пакет. Потрогал — хлеб. Шухер позаботился? Но есть не хотелось, во всяком случае сейчас.

Хотел встать осмотреться, но как-то внезапно силы покинули меня, и я снова уснул.

Следующее пробуждение было не менее болезненным, но в голове как будто прояснилось. Опираясь на локоть, я повернулся на бок, и спустив вниз ноги, принял сидячее положение.

Сильно болел бок, ныл затылок, и спина в том месте куда приложили трубой.

Выпил треть от остатков воды в банке, и отломив кусок хлеба, принялся сосредоточенно жевать.

Дверь распахнулась внезапно. Шухер, с сигаретой за ухом, поставил на стол авоську. Колбаса «Докторская» с жирными прожилками, треугольный пакет молока, батон — всё как в детстве.

— Колян? — повернулся я.

Тот беззвучно пошевелил губами.

— Колян, я не слышу ничего, можешь не стараться. Рад что ты живой, и спасибо что спас меня. — сказал я, меньше всего желая сейчас что-нибудь выяснять.

То что Шухер тоже пострадал, было заметно даже в отсутствии нормального освещения. Свежий ожог на запястье, ноготь с засохшей кровью, на лице кроме шрама огромный синяк, припухший нос, и вообще, выглядит так, будто только что встал из могилы.

Кивнув, он похлопал себя по карманам, достал блокнот и небольшой обрезок карандаша. Писал быстро, то и дело поднимая на меня глаза.

«Как ты себя чувствуешь?» — с трудом разобрал я каракули.

— Нормально. Скажи лучше что за херня происходит?

«Долго объяснять, но всё почти кончилось.»

— Что, всё? По-человечески можешь объяснить?

«Не сейчас. Тебе что-нибудь нужно?»

— Не знаю, лекарства бы какие-то от ушей. Не слышу же ничего…

Он усмехнулся криво, будто вспомнил старый анекдот. Нацарапал размашисто печатными буквами: «ПРОЙДЕТ» — и подчеркнул дважды, едва не порвав листок.

То что глухота в следствии контузии в девяноста процентов случаев проходит самостоятельно, я и так знал. Но знал так же что времени это обычно занимает очень немало. Неделя, месяц, может быть больше.

— Мне нельзя без слуха…

«Терпи, обещаю, скоро всё будет нормально» — написал Шухер.

— Зачем вы с Бондарем встречались с Бухтоминым и следаком?

«Для дела, но долго объяснять, всё потом, просто поверь мне на слово»

— Капитана Михеева помнишь? — бросил я наугад, следя за его зрачками, потому что не знал как иначе подойти к этому вопросу. Напрямую же не спросишь?

Уголок рта дёрнулся. Карандаш заплясал, выписывая знакомые очертания: 'Росомаху? Как забыть?"

Капитана Михеева с позывным Росомаха мы с Шухером повстречали осенью двадцать второго. С виду обычный, я бы даже сказал невзрачный парень лет двадцати пяти, был одним из лучших специалистов в своём деле. Что называется — муху в глаз. Снайпер от бога. Месяц, может чуть больше мы делили с ним кусок хлеба и тесный угол в разбитой пятиэтажке, успели сдружиться, но потом он ушел на задачу и больше не вернулся, как в воду канул. Мы искали, разумеется. Тела не нашли, подумали в плен попал, такое частенько случалось, но не в этот раз, Россомаха так и не нашелся. Скорее всего действительно попался хохлам, но если официально нигде не объявился, значит завалили его.

Вспомнив о Россомахе, я думал за реакцией Шухера последить, но следить не пришлось, увиливать он не стал, сразу признался.

— Лосев тоже?

Тут Шухер просто кивнул, опять чему-то усмехнувшись.

— Бес? — продолжил я.

Снова кивок, но уже какой-то неуверенный.

— Что с ним не так?

«Потом, долго объяснять, мне уже пора.»

Дописав, он вырвал листок из блокнота, сказал что-то — я не расслышал, и скрылся за дверью.

Но всё равно, почвы для размышлений он мне подбросил.

Первое, и самое важное — я не один такой. Не знаю, правда, радует меня сей факт, или не очень. Да и остальное тоже, мягко сказать, спорно. О причинах я не думал, они могут быть разными. Не знаю, — эксперимент учёных, аномальная зона, новое оружие — гадать можно до бесконечности. А вот результат — перенос стольких людей в прошлое, это уже данность.

И главное густо как: я, Шухер, Бес, Лосев. С ним, кстати, непонятно. Если посчитать, то на двадцать пятый год ему должно быть уже хорошо за семьдесят, и на войне побывать он вряд-ли