— Лёва, да это же… Это же чудо!

— Во-вторых, — Иван перешел к следующему предмету, — усовершенствованная джезва для приготовления кофе «Утро молодых». Теперь ваш бодрящий напиток будет всегда ароматным и крепким, без подгорания!

Варя, сияя, взяла кофеварку, как священную реликвию.

— И наконец, — Иван скомандовал Сашке, — включи-ка аппарат, товарищ жених!

Сашка, дрожащими руками, воткнул вилку в розетку. Тостер заработал, внутри засветилась красная спираль. Через пару минут раздался щелчок, и из слота выскочили два идеально подрумяненных ломтика хлеба. В зале воцарилась тишина, а затем раздались восхищенные возгласы.

— Но это еще не все! — Иван поднял руку. — К каждому аппарату прилагается инструкция по эксплуатации. — Он с важным видом вручил Сашке толстую папку. Сашка раскрыл ее. На первой странице было написано: «Инструкция по эксплуатации семейного счастья. Глава 1: Утренний кофе. Пункт 1: Муж обязан готовить завтрак, используя передовые советские технологии…»

Зал взорвался хохотом. Даже серьезный Борис Борисович, присутствовавший на празднике, улыбался. Сашка, красный как рак, обнял Варю.

— Обязуюсь! Следить за степенью поджаривания и крепостью кофе!

Праздник удался на славу. Танцевали под патефон, пели песни. В какой-то момент Иван оказался с отцом у окна.

— Неплохо устроились, — кивнул Борис Борисович, глядя на веселящихся гостей. — По-семейному. По-человечески. Я рад за тебя, сынок.

— Спасибо, отец.

— И за страну рад, — добавил старший Борисов тише. — То, что ты делаешь… это нужно. По-настоящему.Иван кивнул. Он смотрел на смеющихся друзей, на сияющую Катю, которая помогала Варе принимать поздравления, на счастливые лица своих родителей и родителей молодоженов. Он чувствовал себя частью этого мира. Прочной и неотъемлемой частью.

Через несколько дней после свадьбы в лабораторию на Моховой пожаловал особый гость. Его представлял сам Иван собранию руководителей секторов.

— Коллеги, разрешите представить вам Владимира Александровича Неговского. Он согласился переехать к нам из Москвы, чтобы возглавить новое направление. Изучение терминальных состояний.

Неговский, молодой, но уже с пронзительным, цепким взглядом ученого, слегка кивнул. Ермольева, присутствовавшая на встрече, с интересом его разглядывала.

— Товарищ Борисов ознакомил меня со своими… гипотезами, — начал Неговский. Его голос был глуховатым, но очень уверенным. — Концепция обратимой смерти, необходимость немедленного вмешательства в первые минуты после остановки жизненных функций… Это революционно. В Москве мне говорили, что это фантастика. Но я вижу, что здесь, в Ленинграде, фантастику умеют превращать в реальность.

— Мы не будем заниматься фантастикой, Владимир Александрович, — сказал Иван. — Мы будем заниматься наукой. Ваша задача доказать, что смерть это процесс, а не мгновение. И этот процесс можно повернуть вспять.

— С чего предлагаете начать? — спросил Миша, скептически настроенный к новой «фантастической» идее.

— С кислорода, — немедленно ответил Неговский. — Мозг умирает без кислорода за считанные минуты. Нужно создать аппарат для принудительной вентиляции легких. Примитивный, портативный. И отработать методику непрямого массажа сердца.

— На ком? — спросила Катя. — На людях экспериментировать не позволят.

— На собаках, — пожал плечами Неговский. — Потом на свиньях. Их физиология ближе к человеческой. Я уже договорился с питомником ВМА.

Иван наблюдал, как загораются глаза у этого человека. Он был одержим. Такой же, как Миша. Таким, наверное, был и он сам, Иван Горьков, в своем прошлом, пока цинизм и рутина не убили в нем эту страсть. А здесь, в этом времени, эта страсть снова оживала.

— Вам будут предоставлены все необходимые ресурсы, Владимир Александрович, — пообещал Иван. — Работайте.

После совещания Катя спросила его тихо:

— Ты действительно веришь, что можно вернуть человека с того света?

— Не с того света, Кать, — поправил он. — А с порога. И да, верю. Потому что знаю, что это возможно. Просто нужно, чтобы кто-то сделал это первым. Пусть это будем мы.

Семинар в кардиологическом отделении больницы им. Мечникова собрал весь цвет ленинградской медицины. Иван стоял у доски, на которой были мелом нарисованы сложные схемы графики ЭКГ.

— Коллеги, мы привыкли видеть здесь грубые нарушения — инфаркты, блокады, — говорил он, водя указкой. — Но я предлагаю вам взглянуть глубже. Вот эти незначительные депрессии сегмента ST… вот этот слегка зазубренный зубец T… Это не норма. Это предупреждение. Сердце кричит о помощи, когда до катастрофы еще есть дни, а то и недели.

В первом ряду сидел профессор Карташов, патриарх ленинградской кардиологии. Он слушал, сложив руки на животе, его лицо было непроницаемым.

— Интересная интерпретация, Лев Борисович, — когда Иван закончил, заговорил он. Его голос был бархатным, полным авторитета. — Очень… смелая. Но не кажется ли вам, что вы несколько преувеличиваете диагностическую ценность этих «мелочей»? ЭКГ инструмент грубый. Он фиксирует уже случившееся, а не предсказывает будущее.

Зал замер. Все смотрели на Ивана. Профессор Карташов был непререкаемым авторитетом. Спорить с ним считалось дурным тоном.

Иван улыбнулся. Он ждал этого.

— Уважаемый Петр Ильич, — начал он почтительно. — Вы абсолютно правы. ЭКГ есть инструмент. Но и микроскоп когда-то был просто трубкой с линзами. Пока кто-то не научился с его помощью различать микробов. Я не преувеличиваю ценность. Я предлагаю новый язык для разговора с этим инструментом. И у меня есть клинические наблюдения.

Он подошел к столику, где лежала папка.

— Вот, например, история болезни пациента С. 45 лет. Жалобы на периодические давящие боли за грудиной при быстрой ходьбе. Стандартная ЭКГ без патологии. Но вот его нагрузочные пробы… — Иван разложил несколько графиков. — Обратите внимание на динамику сегмента ST. Мы начали профилактическое лечение. Через две недели боли исчезли. А через месяц у его коллеги, с аналогичными жалобами, но без нашего вмешательства, случился обширный инфаркт.

Карташов медленно поднялся и подошел к столику. Он долго смотрел на графики, надевая пенсне.

— Гм… — произнес он наконец. — Динамика действительно есть. Неочевидная, но есть. — Он поднял взгляд на Ивана. — Вы, молодой человек, предлагаете нам стать не диагностами, а… провидцами. Это опасно. Можно начать лечить несуществующие болезни.

— А можно — предотвращать существующие, — парировал Иван. — Я предлагаю не паниковать по каждому поводу, а создать алгоритм. Шкалу оценки рисков. Чтобы любой врач в любой больнице мог бы, глядя на ленту ЭКГ, сказать: «Внимание, этому пациенту нужен более пристальный контроль».

Карташов снял пенсне и медленно протер его платком.

— Алгоритм… Шкала… — пробормотал он. — Это уже пахнет настоящей наукой. А не