Пока все же не ясно, насколько мощный удар по их желанию сражаться нанесен. Потери приличные, пощипать удалось и наемников, хотя, конечно, основной костяк в виде мушкетеров и пикинеров не тронут.

А это грозная сила.

Пока что по моим прикидкам из строя выведено где-то с тысячу человек, может, даже больше. И здесь дело не в том, сколько мы убили. Хотелось бы, чтобы немного. А сколько не смогут принять участие в грядущем бою — раненые, бежавшие в панике, бросившие все.

Авангарду досталось сильно, это точно.

Тем, кто был на левом берегу тоже прилетело стрелами. Побило, посекло коней. А дворянин без лошади, с луком и копьем — это какой-то странный воин. Чего ему делать? Не пикинер, не стрелец. Толку от такого мало. Перевооружать. А получится ли? Хватит ли авторитета у воеводы?

Ну и французам прилетело. Уверен, человек двести они потеряли.

И все это — приличный удар по моральному воинскому духу московской армии.

— Господарь. — Богдан, что был рядом со мной, неуверенно заговорил. Был он бледен и нервно как-то правил конем. — Дозволь… Дозволь слово молвить.

— Говори. — Я улыбнулся, посмотрел на него.

Мы шли на юг к Серпухову. Потерь почти не было. Убитыми человек семь из тех, что были на моей стороне, на правой. Раненых около пятидесяти, но все более или менее легкие. Сколько-то еще потеряно там, на левом берегу.

Да, убитых мы не всех забрали.

Но, когда речь идет о живых, не стоит думать о мертвых.

— Говори. — повторил я, смотря на все еще сомневающегося собрата.

— Господарь, удача была на нашей стороне. Надо было бить! Бить господарь! И рухнули бы они, посыпались! Еще немного и… — Он уставился на меня, в глазах ярость была, гнев. — И победа была бы за нами. И Смуте конец.

Я смотрел на него с улыбкой.

— Богдан… — Повернулся и идущим рядом бойцам из сотни Якова. Все они все равно слышали наш разговор, спросил. — Кто еще так думает?

Бойцы молчали.

Сам Яков только головой покачал. Он меня уже понимал. Все же не был он молод и горяч, как этот казак.

— Слушайте, собратья мои. — Начал я. — Мы же не убивать людей русских шли. Наша цель Земский Собор. Чем больше здесь их поляжет и нас, тем сложнее с ляхами и шведами совладать будет.

Посмотрел на казака, в глазах того видел удивление.

— Французов мы знатно потрепали, а вот шведы и Делагарди, пехота. Они с нами сильно схлестнулись бы. Тяжело бы было. Может быть…

— Наша взяла бы.

— Может, и взяла бы. Уверен даже. Только. Сколько полегло бы? Половина?

Он смотрел на меня, скрипел зубами.

— А так сколько?

— Меньше сотни и то, почти раненые все. — Прогудел Пантелей доселе не встревающий.

— Вот. Как думаешь, страшно им? Страшно Делагарди? Страшно Шуйскому этому, Дмитрию? Каждому из его людей?

— Не знаю.

— А ты подумай. Мы налетели, побили сколько? Тысячу, две? И ушли. А ему еще к Серпухову идти. Он каждый шаг свой теперь будет страшиться сделать. Пойдет весь озлобленный и напряженный. Шуйский этот. А люди-то видеть это будут. И… Вот скажи мне Боган. — Уставился на него пристально. — Если бы атаман твой страшился каждого шага, ты бы бился за него?

— Ну… — Не очень понимая, о чем речь ответил казак. — Ты не страшишься, но отступил.

— Отступил, чтобы людей сохранить. Люди, наша сила. А страх, что мы вселили, их слабость. Побегут от него бойцы. Кто-то может даже к нам.

Он покачал головой.

— Мудр ты, господарь. Не понимаю я. Добить бы. Дело славное.

— Добивать русских не надо. Надо, чтобы они под наши знамена стали. А Шуйского, это да. Шуйского надобно.

Дальше ехали молча. До ночи нам надо было добраться до Серпухова, а это путь неблизкий с учетом скоростей воинств этого времени.

Вряд ли войска Дмитрия и Делагарди сдвинутся куда-то дальше реки Лопасни сегодня. Сегодня они будут заниматься ранеными и решать свои внутренние дрязги. Кто виноват в разгроме и что со всем этим делать. Это уже точно.

Время шло, и когда по моим прикидкам с момента боя прошло часа три, из Серпухова к нам прибыл гонец.

Глава 4

Вечер близко, а до Серпухова еще идти и идти. Но к ночи, думаю, выйдем.

Гонец спешился, предстал передо мной, вытянулся по струнке.

— Случилось чего? Докладывай.

— Гуляй-город нашли. — Отчеканил он. — Отправили доложить, господарь.

— Чего? — Я сразу даже не понял, о чем он говорит.

Как нашли? Его же изготавливают.

— Гуляй-город. Он в крепости был, в амбарах хранился. Стрельцы местные показали. Не сразу, правда.

— Так и что там?

Неужто все эти телеги, укрепленные щиты и прочее снаряжение для боя против конницы в поле.

— Господарь, гуляй-город. Повозки со стенами, кожей укрепленные, частью окованные. А цепи, ведра, лопаты, заступы. — Он перечислял, даже запыхался от возбуждения. — И пушек несколько, небольших, господарь.

— Ясно.

Это была отличная новость. Получалось, что все это добро, которым не раз русская рать бивала татар, хранилось именно в Серпухове. А как так вышло, что его за все время Смуты никто не спалил и не вывез?

Хм.

Если так подумать, использование этих укреплений в поле — дело не простое. Это же коней надо много, чтобы перевезти, людей, чтобы установить. И, вроде бы, невероятно толковое имущество, не раз спасавшее наше, выходящее в поле воинство от неприятеля, но в эксплуатации… Да, требует оно, видимо, больших усилий. Не может просто банда какая-то или казачья ватага, да и небольшое воинство такое снаряжение с собой тащить.

Только царская рать, идущая на крупную военную операцию, могло позволить себе увезти такое.

Еще один повод, почему с московским войском десять тысяч посошной рати идет. Коней запасных я там особо не видел, когда бой был, но вполне могли они быть в хвосте обоза. Как и сами люди не военные. Обоз-то я частью только наблюдал. А что там дальше, на севере — кто знает.

Раз так, то сооружения эти могли теми же плотами двинуться к Калуге, а оттуда на Смоленск. Против ляхов — тоже годное средство, против их крылатой гусарии.

Единственное, что удивляло — татары.

Получается, если бы они прошли по соглашению с Шуйским на Лжедмитрия, то вроде бы мимо Серпухова. А там крепость не достроена до конца и такое имущество. Почему не вывезли? Почесал