тяжёлой — килограммов семь, с длинным, чуть шероховатым железным стволом. Деревянное ложе, обструганное не слишком тщательно, с следами копоти и жира. Отверстие ствола шириной около двадцати миллиметров — в те времена единой системы калибров не существовало, мастера делали оружие, как кому больше нравится. Длина ствола — с метр или чуть больше. Глазомер у меня очень хороший, но присматриваться не хотелось — вести себя надо проще, и люди скорее посчитают меня своим. Замок, фитиль, затравочная полка… все, что и ожидал увидеть. Разумеется, никакого клейма, сделано ружье, скорее всего, на маленьком заводике Поволжья или где-то еще. Но стреляло уже не раз, и стрелять еще будет. Сколь простым бы оружие не было, к нему надо относиться уважительно, и тогда оно не раз спасет тебе жизнь.

Возвратив пищаль на подставку, я пошел прогуляться дальше по настилу (так называемому «боевому ходу») вдоль стены.

Все-таки интересно посмотреть, что здесь. Хочешь обустроиться — сначала осмотрись.

Через полсотни шагов меня встретили двое часовых — один с ручной пищалью, а второй стоял около небольшого орудия — «тюфяка», лежащего на деревянном лафете напротив бойницы. Ствол калибром около сорока миллиметров, длинной около полутора метров, кованый ствол, расширение у дульца, будто вытянутый колокол, предназначено для картечи.

Хорошая пушка. Легкая, если что, вдвоем унести можно. И лафет для нее не обязателен. Против не имеющих тяжелых доспехов толп — то, что надо.

Разумеется, она сделана не из бронзы — такую роскошь Ермак позволить себе не мог. Жаль, бронзовые и надежнее, и не ржавеют, а тут железо все-таки уже в пятнышках. Ну, тут уже ничего не поделаешь.

У артиллериста, что интересно, с собой была не пищаль, а лук — обычный, длинный, из клена. Показать я его не попросил — и так все ясно. Надо смотреть правде в глаза — сильно уступает он составному татарскому. И в дальности, и в силе. Составной опасен даже на трехстах пятидесяти метрах (хотя стрела, опускаясь под воздействием гравитации, никакую защиту не пробьет, но в тело вопьется). Обычный — на сто метров ближе, хотя многое тут зависит еще и от стрелы. Для спортивных рекордов используют легкие и с другими наконечниками, но тут война, а не олимпиада.

Дальше на стене я обнаружил фальконет — это орудие покрупнее «тюфяка» и калибром побольше. Тоже кованый ствол. Мощная вещь, хотя порох очень любит. Рядом с ним прохаживался человек с пищалью — я даже не понял, артиллерист или обычный часовой.

Разговаривать я с ним не стал и пошел дальше. Правильно сделал, потому что встретил настоящее чудо.

Это была многоствольная пушка, «сорока», «сороковая пищаль».

Залповик. В Европе такие называли «органными пушками», или просто «органами» из-за их сходства с небезызвестным музыкальным инструментом.

Восемнадцать стволов, калибром около дюйма, чёрных, ухоженных, вычищенных, с тонкими краями, располагались в два яруса, девять над девятью, собранные в прямоугольную железную раму.

Шикарная штука. И очень дорогая для этого времени. Хотелось рассмотреть ее получше, даже потрогать руками, но артиллерист и часовой смотрели на меня совсем подозрительно, поэтому я решил, что на сегодня впечатлений хватит и спустился на землю.

Затем я вернулся в свою избу. На столе в глиняном держателе стояли лучины — конечно, фиговый источник света, но все же лучше, чем ничего. Оружие и порох у меня забрали, оставив лишь небольшой нож с костяной рукояткой, да всякую мелочевку, вроде кресала с кремнем и двух кожаных кошелей с трутом и растопкой.

Просто так лучину не распалишь. Сначала трут — например, высушенный мох, затем растопка, и только потом, когда появится огонек, можно подносить лучину.

Так я и сделал. Все получилось, хотя и не с первой попытки. Кремень был плохой — от удара по кресалу крошился, искру дал не сразу. Где казаки такой нашли? Или нормальный кремень тут не попадается? Но зато трут и растопка оказались хороши, вспыхнули с первого раза. А за ними и лучина.

Поскольку перо, чернила и бумага у меня отсутствовали, пришлось царапать схему арбалета ножом на доске. Было нелегко, но все равно «нарисовал», даже самому понравилось. Если смогу добыть или сделать нужные вещи, у меня получится самострел, которого здесь еще не видели.

* * *

Тьма ложилась на землю, словно тяжёлое покрывало. На западе, за чёрной лентой Иртыша, гасли последние отблески заката. Край леса был окутан сыроватым вечерним туманом. У лошадей шёл пар из ноздрей.

Татарский хан Кучум сидел неподвижно, как статуя, на своём вороном жеребце. Хан был в тяжёлом чапане, расшитом серебром, с тёмно-синим тюрбаном, украшенным бирюзой. Его глаза, глубоко посаженные под нависающими бровями, смотрели в сторону Искера, вот уже несколько лет как чужого.

В отдалении стояли молчаливые телохранители, с луками и кривыми саблями. Возле хана на лошади сидел советник — худощавый, улыбающийся, с насмешливыми губами и кольцом на пальце, в темной шелковой одежде. На вид ему было лет тридцать. Вдвое меньше, чем хану.

Со стороны дороги послышался топот копыт. В свете закатных отблесков показался всадник — чёрная фигура, лицо скрыто тканью, из-за чего он выглядел почти как призрак. Он резко остановил лошадь в нескольких шагах от хана и быстро склонил голову.

— Весть, великий хан, — он глухо заговорил сквозь ткань. — В стане Ермака произошло что-то странное. Душа обычного казака странно изменилась, будто побывала в иных мирах. Я не знаю, что это может означать.

Хан не сразу ответил. Его лицо оставалось неподвижным. Только лошадь под ним переминалась, тревожась от холодного ветра. Затем Кучум медленно повернул голову к своему советнику.

— Что скажешь?

Советник пожал плечами и ответил с усмешкой:

— Пустяки. Это ничего не изменит. Пусть Ермак хоть возьмет на службу существ из шаманского нижнего мира — что с того? Город скоро падёт. Небеса начертили твою победу, о повелитель. Время Ермака и его людей подошло к концу. Они — чужие на этой земле, а ты — хозяин. Так велит судьба.

Кучум перевёл взгляд в направлении Искера. Он был совсем недалеко, за лесом.

— Нет, — тихо сказал хан. — Мне это очень не нравится. За этим человеком надо следить. А еще лучше — сделать так, чтобы он умер.

Шпион молча кивнул, развернул лошадь и исчез в темноте.

Кучум снова стал вглядываться в темнеющий горизонт.

* * *

Глава 3

Проснулся я по старой привычке на рассвете. Внутри будто часы, заведённые армейскими годами. Только в