Монисто надевается только на праздники. А вот серьги она может носить постоянно. Даже выходя со двора к соседям. Значит, осталось решить, какого вида эти серьги будут. Помня, что Григорий по его же просьбе натянул целую катушку золотой проволоки тонкого сечения и ещё одну, сечением побольше, Матвей принялся прикидывать, какой именно рисунок на серьгах будет. А ещё предстояло решить вопрос с застёжкой.

Из задумчивости его вывело появление жены. Проскользнув в кабинет, Катерина остановилась у стола и, гладя на него настороженным, пытливым взглядом, тихо спросила:

– Матвей, ты не рад?

– Наоборот, – выпрямившись, улыбнулся он в ответ. – Очень рад. Просто это случилось как-то странно. Неожиданно. Я ж думал, ты приболела, когда тебе во дворе плохо стало. А тут такая новость. Вот у меня в башке всё и смешалось, – терпеливо пояснил он, вставая и протягивая к ней руки.

– Выходит, ты и вправду от меня детей хочешь? – спросила девушка, всё ещё не делая попытки подойти к нему.

– Хочу. И именно от тебя, – твёрдо ответил парень, подхватывая её на руки.

– Уронишь, бешеный! – счастливо пискнула Катерина, крепко обнимая его за шею.

– Своё? Да ни за что, – рассмеялся Матвей, прижимая жену к груди.

Все проблемы были забыты и из кабинета они вышли только к ужину. Всё это время они просто сидели. Матвей уселся в своё любимое полукресло и, усадив жену на колени, не выпускал её из рук, ласково поглаживая по ещё плоскому животу. Катерина, прижавшись к его плечу, тихо млела от этой ласки, прикрыв глаза и затаив дыхание. Даже лошадей в конюшню кузнец завёл сам, решив не трогать молодых.

Уже после ужина, решив самостоятельно вскипятить самовар, Матвей, стоя на крыльце, поднял взгляд в темнеющее небо и неожиданно осознал, что на дворе стоит конец марта одна тысяча девятьсот четвёртого года. До войны с Японией осталось меньше месяца.

Примечания

1

Ой, мать твою.

2

Нет.

3

Воды дай.