«Соберись, старик!» — приказал я себе, заставляя взгляд сфокусироваться на распухшей руке. Нужно было двигаться к воде, пока не появились загонщики.

— Твою ж мать… — прошептал я, глядя на окровавленное тело пса. — Я.… я их… черт, я их перебил⁉

Но радоваться было рано. Победа пиррова. Я был измотан до предела, истекал кровью и сидел в лесу, как раненый зверь. А где-то там, на опушке, наверняка уже были люди. Прохор с подельниками, может быть, и сам граф Жирновский. Они слышали лай, слышали вой и визг. Знали, что их псы нашли меня. И теперь они пойдут проверять. С ружьями, с батогами или еще чем-нибудь. Найдут меня по кровавому следу, который я сейчас оставлял повсюду.

Нужно было двигаться и прятаться. Но куда? И главное — как? Каждый шаг был пыткой.

Мысли путались в голове. Оставался лишь инстинкт выживания. Нужно было уходить как можно дальше. И найти воду, чтобы напиться, промыть раны, а главное сбить след. Со стоном поднявшись на ноги, я побрел прочь от этого места, оставляя за собой кровавые пятна на траве и ветках.

Голова гудела, и я шел, ориентируясь лишь по запаху и отдаленному звуку воды. Крики загонщиков доносились то слева, то справа — порой казалось, они уже совсем рядом.

Дошел до обрыва — склон оказался круче, чем я думал. Я сорвался, цепляясь здоровой рукой за корни. И наконец через кусты подполз к узкому ручью. Вода была темной, холодной. Без раздумий я сполз в нее, сжав зубы от дикой боли. Не удержавшись на ногах, свалился на колени, и ледяная вода окатила разодранную спину и руку. Холод немного притупил боль.

Побрел против течения — вода доходила до колен. Каждый шаг давался с огромным трудом, босые ноги засасывало, тело ломило от усталости. Но я шел, слушая, как крики позади стали немного отдаляться.

Минут через двадцать изнурительной ходьбы, ручей внезапно расширился, влившись в небольшое, но глубокое лесное озерцо, похожее на старицу, если я при свете луны правильно понял. Вода здесь была почти черной, неподвижной и, как оказалось, еще более холодной. Видать, ключи на дне бьют. Берега поросли густым, почти непролазным камышом и тростником. Это было лучшее укрытие сейчас.

Я зашел в озеро по грудь. Боли от ран на спине и руке вновь вернулись, когда холодная вода добралась до них. Я пробирался к густому участку камышей, раздвигая стебли.

И тут до меня донесся уже четкий, разборчивый крик. Возможно, это голос того самого ублюдка Прохора.

— Он где-то тут! Не мог далеко уйти! След вел к ручью!

Лихорадочно оглядевшись, я заметил у самой кромки воды сухой стебель тростника, толщиной почти в палец и длиной с мою руку. Отломил его и, глянув внутрь, улыбнулся — он был полый. Получилась кривая, но более-менее целая трубка.

С последними силами я нырнул в самую гущу камышей, нащупал ногами илистое дно и присел, практически лег на спину, чтобы вода сомкнулась над головой с трубкой во рту. Сделал первый глоток воздуха.

До меня долетали отдельные голоса ублюдков:

— Куда он, черт возьми, делся?

— След обрывается у воды. Может, утонул, Прохор?

— Может, и утонул. А может, хитрит. Осмотри камыши!

Я замер, перестав дышать. Потом, боясь шума, сделал маленький вдох через трубку.

Послышался всплеск. Кто-то зашел в воду недалеко от меня. Свет горящего факела пробивался через воду.

— Ничего не вижу! Тут тина одна!

Я вжался в ил, чувствуя, как по моей спине, прямо по свежим ранам, проползла какая-то водяная тварь. Меня трясло от холода и напряжения. Мысль, снова попытаться затолкать кого-нибудь в сундук, мелькнула и погасла — не было уверенности, что сработает.

Он приблизился. Я видел смутные очертания ног в воде, в паре метров от себя в отсвете факела. Еще секунда — и он наткнется на меня.

— Прохор! — крикнул кто-то с берега. — Смотри, тут кровь на осоке! Кажется, он дальше пошел, вдоль берега!

Ноги в воде замерли.

— Ты уверен?

— Да вон, сам погляди!

Тень отступила. Послышались шаги, удаляющиеся вдоль кромки озера, в воде стало опять темно. Они пошли по ложному следу. Возможно, это была кровь от моей руки, капнувшая, когда я пробирался в камыши. А может, просто повезло.

Дождался, когда крики затихнут. Медленно поднял голову из воды. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь лягушками. Было уже темно, но отсвет луны позволял осмотреться.

Я выполз на берег, сбросил промокший кафтан, заполз под дерево. Сил больше не осталось ни на что. Последнее, что успел сделать, — это достать из сундука одеяло, которое тиснул у Семеныча в коморке. Съежился калачиком на холодной земле, завернувшись в него.

Я очнулся еще до рассвета от того, что все тело выло от боли. Холод добрался до костей сквозь мокрое одеяло, мышцы болели, а рука, которую схватил пес, горела. Голова была тяжелой, ватной.

— Черт… — прохрипел я, с трудом разжимая слипшиеся веки. — Жить здесь вообще кто-нибудь собирается⁈

Но инстинкты оказались сильнее и сквозь боль и отчаяние пробивалась простая, животная потребность. «ЖРАТЬ!». Я помнил это ощущение голода еще со времен учебки. Организм, истративший все ресурсы, требовал топлива.

Собрав волю в кулак, я вызвал перед глазами сундук. Кастрюля с остывшими щами стояла там, как и прежде, рядом с караваем и бужениной. Я достал ее, чуть не уронив от слабости. Ложки, черт возьми, не было. Видимо я ее выронил, когда ключница бросила в меня сбитень.

Да и хрен с ней! Я с жадностью, какой не было даже в голодные девяностые, сунул руку в холодную жижу, вытащил комок капусты с куском картошки и затолкал его в рот. Потом откусил буженины и хлеба. Ел, чавкая и давясь, хлебая прямо через край кастрюли, проливая часть на себя. Это выглядело не ахти. Но как же давно я этого ждал!

Стало чуть легче. Мир вокруг постепенно переставал плыть, очертания деревьев стали четче. Мысли, до этого медленные, наконец-то начали складываться в более-менее стройные цепочки. Пора было осмотреть «фронт работ». Рука распухла, почернела от синяка, а в двух местах зияли рваные раны, из которых сочилась мутная сукровица. Спина, насколько я мог понять, была просто одним большим кровавым струпом: «Замечательно. Заражение крови, добро пожаловать».

Побрел к озеру, с трудом сняв с себя липкую от