На залысинах мужика, будто росинки, блеснули крупные капли пота.

— Ты кто такой? — спросил нетрезвый гость.

Я хрустнул костяшками пальцев — голос мужчины дал петуха.

Но шампанское Варин гость не выронил; и не протиснулся в дом через щель между досок двери.

— Я Чёрный дембель, твою мать!!

Я нахмурил брови, выпятил нижнюю челюсть, приподнял верхнюю губу.

Посмотрел на переносицу мужика и пробасил:

— Ха-ха-ха!

Бутылка с этикеткой «Советское шампанское» всё же упала на крыльцо: с глухим стуком. Я отметил: она не разбилась — замерла на краю верхней ступени. Я задержал на ней взгляд. Почувствовал толчок в грудь. С места не сдвинулся: на ногах стоял крепко. Услышал, как Варин гость сдавленно крякнул. Увидел, что мужчина покачнулся вправо и резко скакнул в сторону. Он чиркнул плечом по стене. Махнул руками. И неуклюже, боком сиганул с крыльца. В воздухе мелькнули коричневые сандалии и полосатый галстук. Их владелец не растянулся на земле — по-кошачьи приземлился на камни: на четвереньки. И тут же стартовал к приоткрытой калитке.

Я проводил мужика взглядом — следил за ним, пока он не скрылся за забором. Сощурился, посмотрел на спускавшееся к горизонту солнце, что замерло над крышей дома: того, что стоял через дорогу от дома Павловых. Подумал, что ночью эффект от появления «Чёрного дембеля» был бы лучше. Усмехнулся: вспомнил слова Артура Прохорова о том, что алкоголь в крови иногда работает лучше любых визуальных спецэффектов. Придержал ногой бутылку с шампанским — не позволил, чтобы она пересчитала ступени крыльца. Услышал щелчки отпираемых запоров. Дверь распахнулась. Я увидел на пороге дома Варвару Сергеевну Павлову.

Сказал:

— Здравствуй, Варя. Я вернулся.

Развёл руки — Варвара Сергеевна не бросилась в мои объятия. Она не взглянула ни на пряжку моего ремня, ни на кокарду и ни на аксельбанты — внимательно посмотрела мне в лицо, будто сразу меня не узнала. Я улыбнулся, разглядывал хозяйку дома. Отметил, что Павлова выглядела совсем девчонкой. Тридцатилетняя Варя сейчас не казалась мне «дамой бальзаковского возраста» (как однажды за глаза обозвал её Артур Прохоров). Я взглянул на её пухлые губы, на подбородок с памятной ямочкой. Стрельнул взглядом на неприкрытую халатом ложбинку на груди, на женские бёдра. Почувствовал, как забурлила в моём теле кровь.

Встретился взглядом с темными глазами восьмилетнего мальчишки — тот выглядывал из-за спины матери.

Я хлопнул себя ладонью по лбу.

Сказал:

— Совсем забыл!

Сбежал со ступеней, метнулся к сараю.

Вернулся к порогу дома с подарком в руках, снял с него купол из газеты.

Мальчик вытянул шею — посмотрел на торт.

— Ух, ты! — выдохнул он. — Сколько шоколада!..

Варвара Сергеевна тоже посмотрела на «Птичье молоко». Погладила сына по голове. Улыбнулась.

Заглянула мне в глаза и сказала:

— Здравствуй, Серёжа. Входи.

И сообщила:

— Мы с мальчиками как раз собирались пить чай.

* * *

Свой первый кулинарный опыт в условиях тысяча девятьсот семьдесят третьего года я признал удачным.

Торт получился превосходным, хотя его рецепт в незначительных деталях и отличался от оригинального. Мальчишки съели торт за один присест. Они уже постанывали от переедания. Но всё равно тянулись к блюду за очередным куском. Дети словно переживали, что пробуют подобное шоколадное лакомство в первый и в последний раз. Пришёлся по вкусу мой подарок и Варваре Сергеевне, пусть она и съела совсем чуть-чуть. Варя смотрела, с каким аппетитом уплетали торт её сыновья, и улыбалась. Я почувствовал, как её колено под столом прижалось к моей ноге.

— Дорогущий, небось, — сказала Павлова.

Я пожал плечами и ответил:

— Главное, что вкусный. Правда, пацаны?

Мальчишки закивали головами. Они заверили свою маму, что «в жизни такого вкуснющего торта не пробовали». Заявили, что с удовольствием на завтрак, на обед и на ужин ели бы только «Птичье молоко».

Очистив блюдо, дети снова завистливо и с восторгом взглянули на мои аксельбанты. Хором пообещали маме, что когда вырастут, тоже станут советскими десантниками — и что «все эти мерзкие пьяницы» будут от них убегать, «как от дяди Серёжи». Варя строго посмотрела на сыновей и сказала, что Степан Кондратьевич хороший человек. Добавила: «Когда трезвый». Взглянула на меня и сообщила, что «завтра вернётся из санатория жена Степана Кондратьевича» и «всё это закончится». Я поинтересовался, как часто Степан Кондратьевич ломился в дом к Павловым.

— Этот дядька только два раза приходил, — ответил мне Варин старший сын. — Сегодня и вчера.

— Приходят и другие? — уточнил я.

Мальчик кивнул.

— Почти каждые выходные являются, — сказал он. — Стучат, кричат, ругаются…

— Пьяные! — сообщил младший.

— … А мы им дверь не открываем! Прячемся.

Я сообразил: в прошлой жизни и не подозревал, что до моего возвращения из армии дом Павловых был объектом паломничества поселковых кобелей. Не сомневался, что Варвара Сергеевна и за порог не пускала подвыпивших женихов. Помнил, что Варя не переносила запах спиртного. То были последствия семейной жизни: её муж регулярно напивался и часто бил её и сыновей… пока не замёрз пьяный на зимней рыбалке. Насколько я знал, второй раз Варя Павлова замуж так и не вышла. Хотя только я дважды делал ей предложение. В первый раз — перед службой в армии.

Предложил ей «расписаться» и в этот самый день: двадцать четвёртого июня тысяча девятьсот семьдесят третьего года — в прошлой жизни. И оба раза Варя не согласилась.

— Старая я для тебя, Серёжа, — говорила Варвара Сергеевна. — Люди засмеют: и тебя, и меня.

А в ответ на мои пылкие возражения она лишь улыбалась и повторяла:

— Ты парень видный, Сергей. И добрый. Нормальную бабу себе найдёшь: молодую.

* * *

Я просидел во дворе около кустов сирени до наступления темноты.

Рядом с Варварой Павловой.

Поглядывал на одиноко стоявшую около веранды бутылку шампанского. Обнимал за плечи хозяйку дома. Безостановочно травил армейские байки — как и в прошлый раз. Варя слушала меня, улыбалась. Но иногда мне казалось, что улыбалась она вовсе не моим солдафонским шуткам. Потому что женщина то и дело вздыхала и задумчиво посматривала на окна комнаты, за которыми (с моего позволения) её дети примеряли около зеркала голубой берет ВДВ, украшенный отполированной до блеска кокардой со звездой.

В начале одиннадцатого Варвара ушла в