Папа побарабанил пальцами по столу.

— Вообще-то, пока что им даже организацию сколько-то официальную создать никто не позволит, — заметил он.

— Это до поры, — легко парировал я. — Вот завтра где-нибудь в Союзе, где концентрация поболе окажется, выйдет на улицу пара тысяч человек повоевавшей десантуры и спросит: «А чем мы хуже ветеранов Великой Отечественной?». Или ещё хуже: членов, страшно сказать, Партии. Что с этим тогда делать? Кто будет их разгонять? А главное — кто сможет их разогнать? Милиция? Не смешите. Силёнок не хватит. Да даже у нас! Представь — перед райкомом мирно-молчаливая группа афганских дембелей человек в двести! У нас в районе ментов-то найдётся столько, чтоб хотя бы один на один?

— Нет, — механически откликнулся папа но дальше продолжать не стал.

— Ну и вот. К тому же, их желания нельзя ведь назвать несправедливыми.

— А у них уже и желания есть?

— Даже если и нет пока — появятся. Да и чего там гадать — всё как у всех: жильё, в первую очередь, конечно. Снабжение какое-то, хотя бы для детей. Больницы-санатории, кому надо. Инвалидам нетрудоспособным помочь как-то, сверх пенсии. У нас мало таких, и по большей части в семьях крепких — сами справляются, не брошены, но есть и те, кто прям бедует на копейки пенсионные.

— Ничего себе ты погрузился, — качнув головой, отметил папа.

— Да нет, я так, краем, — открестился я, — меня и не допускают особо, если честно.

— Может, и к лучшему.

— Может, — чего там, здесь согласен. Но тут же сам себе задорно возразил: — Только всё равно им от меня никуда не деться! Потому, что они и чего хотеть-то не знают. Ну, в смысле, конкретного.

— А ты знаешь? Поделись.

И я выдохнул:

— МЖК.

Папа молчал поощрительно, и я продолжил, уже спокойнее:

— Знаешь, чего такое? — он махнул рукой неопределённо, и я двинул дальше: — Молодёжный жилой комплекс. Или жилищный кооператив, то так, то так говорят. Государственная программа, между прочим, высочайше одобрено. Ресурсы — за счёт неосвоенных средств предприятий, работа — самих «кооператоров». Грубо, молодёжь сама строит себе жильё. В Свердловске уже построили один такой, кстати. Уверен, у нас тут запросто такое полетит!

— Интересно, откуда ты про это знаешь? Да ещё с такими подробностями?

Я пожал плечами: меня не поймаешь, ответ давно готов.

— В советском обществе для народа понастроено библиотек. В них полно газет. Чего только не вычитаешь в материалах Съезда ВЛКСМ!

— Им ещё не предлагал? — помолчав, осведомился папа.

— Случая не было, — я пожал плечами. — Если желаешь — могу уступить идею тебе. Там же простого желания мало — с Заводом договариваться надо, материалы и технику как-то организовывать.Сами они по-любому не потянут.

— Пожалуй, пожалуй… — покивал головой он. И перевёл тему: — Но это чуть позже. Мне тут предложили… переехать. Временно. В Омск.

Так-так-так. Как же, отлично помню. Здоровенный комплекс, завод и микрорайон жилья в одном флаконе. Какого-то там машиностроения, что ли… Завод уже был, его просто расширяли, плюс застроили жильём для рабочих леса-поля. Про… тратили все полимеры, пробили сроки, нужен был пожарный, и вот папу туда и сунули, переводом через министерство. Изначально расчёт был на два-три года, родители, полагаю, смутно надеялись на вариант «зацепиться в областном центре» — неужели для «фамилии с щита» в свежепостроенном микрорайоне квартиры бы не нашлось? Только вот в той жизни что-то не срослось: хотя объект получилось завершить удачно, и даже раньше, чем планировалось, остаться никто так и не предложил.

А для меня это всё вылилось в очередную новую школу, куда я вливался с огромным трудом (и до конца встроиться так и не вышло), практически пропущенный сезон олимпиад, да и в целом удивительно беспросветное существование: жили мы в общаге строителей прямо на объекте, пусть и в отдельной комнате, вокруг царило разливанное море грязи, иногда — по пояс в самом буквальном смысле слова. Инфраструктуры — никакой, в школу добираться — час, если не повезёт поймать попутный грузовик со стройки. Если повезёт — в школе придётся полчаса бить баклуши. Ну или пытаться хоть как-то почистить вечно уляпанные грязью штаны. Одна радость — Иртыш рядом.

Тогда я, помнится, воспринял новость даже с энтузиазмом поначалу: как же — новая жизнь! Новые впечатления, новая школа, чем черт не шутит — глядишь, и друзья будут настоящие, а не абы чего, как тут. Опять же — мир посмотреть, себя показать…

А вот теперь — всё по-другому. В местной школе у меня теперь чуть ли не идиллия, с олимпиадами, надеюсь, встал на твёрдый трек, пусть и предстоит ещё летом все свои цели ещё раз как следует обдумать. А вот омские перспективы заранее известны, ясны, как божий день, и не привлекают ничуточки. Да и с высоты унаследованного опыта вариант пожить одному уже вовсе не кажется космически далёким-невозможным, наоборот! Так что, хотя реальный переезд случится только в конце лета, и сейчас с меня никакого решения ещё не требуется, думаю, будет правильно свои намерения обозначить сразу: я никуда ехать не хочу. Не в этот раз.

— С мамой говорил?

— Да. С ней всё очень удачно получается: рядом есть завод, тоже средмашевский, и даже главк тот же. Наш друг университетский работает начальником техотдела, готов её взять. Можно устроить перевод, получится без перерыва в стаже, и денег даже больше. Ей, в смысле, у меня-то…

Он замялся, но я понятливо махнул рукой:

— Да ясно, конечно. Там же ещё коэффициенты какие-нибудь сибирские, наверное? В смысле больше, чем наши 15%?

— Не в этом дело, — папа скривился. — Коэффициент в Омской области такой же, и на мою зарплату он всё равно не действует — надбавки до 300 рублей только. Денег, понятно, в любом случае насыплют — просто потому, что больше объект, больше людей. Ответственность. Мне просто предложили… — он замолк, подбирая слова. — Короче, после этого объекта, если всё сложится благополучно, у меня будет возможность перейти в обком. В отдел строительства.

Оба-на. Вот это новости. В принципе-то, я, конечно, знаю, что родители всегда хотели вернуться в Свердловск… Но вот сто процентов, не было тогда таких разговоров! Да я и не знал ничего такого. С другой стороны, тогда и