Иван Васильевич уже и начал сие понимание реализовывать — с момента его прибытия в монастырь и обращенных ко мне глубокомысленных слов «так вот ты какой, Гелий», мы с Государем по сути и не разлучались. Иван Васильевич засыпал меня тысячами вопросов — в том числе на такие темы, которые просто не мог прежде не обсуждать с Данилой, тем самым заодно проверяя боярина — и демонстрировал свое расположение. Реально боялся не успеть, и на Девлет Гирея со всей Степью в придачу зол не на шутку. В голову невольно пришло сравнение с родителем, который чуть не потерял ребенка, перепугался и от этого утроил заботу.

Но каким бы ни был Государь умницей, он — один, а забот и людей вокруг него много, поэтому он не сразу понял о чем его спрашивает дружинный сотник:

— Поп до Гелия Далматовича просится, и с немцем решить нужно, кормить его али нет.

«Попом» оказался успешно просидевший весь кипеш во Владимире Силуан, который плакал от благодарности и целовал нам с батюшкой игуменом руки за то, что сберегли его семью. А мы всех посадских сберегли, и радость батюшки от этого только сильнее. Целовать руку Государю он не дерзнул, да и не за что было.

Ну а «немцем» оказался никто иной как уже почти мною забытый из-за всей этой суеты ворюга Иоганн фон Грахен, которого в районе того же Владимира взяли за задницу тамошние «боевые монахи»: быстро по церковным каналам словесные портреты преступников расходятся, как оказалось. Будем Иоганна судить, а Девлет Гирея пока не станем — его Государь с собой повозить в качестве трофея хочет, поговорить о сущности предательства и вообще «за жизнь». Ну и показать, чем аукнется хану его авантюра — слишком много сил о нас и войско русское сточилось.

— Победа ваша — не конец войны, — с хорошо считываемым удовольствием объяснял нам с Данилой и приехавшим с ним «ближникам» Иван Васильевич. — Не только из-за того, что Девлетка всю Степь с собой привел — за что тебе спасибо, мой старый враг, — отвесил хану издевательский поклон. — Но и потому, что победа ваша стала ключом. Ключом к Волге от моря до моря. Ключом к Каспию. Ключом к новой Руси, друзья!

— Цвет конницы своей Девлетка положил, — продолжал Государь аж лоснясь лицом от предвкушения огромного приза, который скоро почти без усилий свалится к нему в руки. — Крым и степи прикаспийские опустели нынче. Рука, что Астрахань держала, ослабела. Огня твоего добро сварили, еще одним ключиком она послужит, — повернулся ко мне. — Приглашаю тебя разделить с нами славный поход.

Не хочу. Настолько не хочу, что хоть плач — мне бы переехать уже и делами поскорее заняться, чтобы наверстать так бездарно потраченное из-за придурошного хана время, но отказ здесь не подразумевается: не даром же Царь про огонь ввернул — проверка предстоит, и я, как изобретатель, за изделие свое головою ответить должен.

Надеюсь, что хотя бы до осени управимся.

Эпилог

Войско Государево ушло вперед. Медленно оно перемещается, с солидной ленцой, поэтому успеем догнать. Иван Васильевич со мной, Данилою, моими людьми, нашими дружинами и в сопровождении собственной полутысячи едет чисто ради личного удовольствия — ну не хочет со мной расставаться. Заодно он приглядывает за процедурой моей интеграции в его «ближний круг» — не Данилой единым он ограничивается, с Государем всегда не меньше пары десятков виднейших бояр при государственных должностях тусуются.

Все ведут себя в высшей степени дружелюбно, пытаются копировать модель поведения патрона, но я не обольщаюсь: за щербатыми (просто как факт, люди-то средне-пожилых лет, зубы далеки от целостности) улыбками прячутся вполне понятные желания поюзать и монетизировать меня любимого. С середины пути — не только потому, что я Палеолог и у Царя в любимчиках, а еще и потому, что Ивану Васильевичу пришла в голову просто блестящая в его глазах идея: поставить лично лояльного грека рулить кухней. Точнее — особо вкусной, кондитерско-праздничной ее частью.

Напряженно себя чувствую, не могу расслабиться, слежу за словами и движениями так, как даже в первые дни после того как сюда попал не следил. Всё, кончилась вольница моя, теперь каждый сеанс взаимодействия с уважаемыми людьми превращается в своеобразный экзамен. Что ж, вести себя в сложных социальных условиях я в прошлой жизни научился неплохо, и вызванное жизнью на окраинах в реальности этой расслабление быстро пройдет. Жаль — привык я к прежним местам, к людям тамошним прикипел. Особенно жаль с братией монастырской расставаться — многие сотни часов мы с батюшками игуменом да келарем разговаривали обо всем на свете, и я буду по ним скучать. Да уже скучаю, чего уж там.

Тем не менее, жизнь идет, и ежели прогнала меня сама реальность с прежних мест, значит в этом великий Божий замысел на мою сирую и грешную персону состоит. Придется привыкать жить по-новому, на правах полноценного столичного боярина из верхних эшелонов власти.

Хорошо, что батюшка Силуан с семьей со мной согласился отправиться — будет теперь моим личным духовником. Знаю я функционеров РПЦ, приставят ко мне агента влияния, и будет он мне мозги потихонечку промывать, прости-Господи. Не Верою, которой во мне нынче и так с избытком, а на тему конкретных людей — этот вот, мол, хороший, а этот — плохой. Я, конечно, с наивно открытым ртом это воспринимать не стану, но вода камень точит, и рано или поздно «засланец» своего так или иначе добьется. Нет уж, пусть рядом будет тот, кто сам мне в рот с пиететом высочайшим смотрит, а выводами о персоналиях делится только тогда, когда просят — так оно надежнее.

Путь занял почти три дня с остановками на ночлег в Государевых Путевых дворцах (деревянные теремки «эконом-класса», совсем не то, что в свое время отгрохают для Екатерины), и все это время я жадно впитывал само бытие средневековых русичей. Мало за прошедший год видел, окраины малолюдные да монастырь с окрестностями. Здесь — «хартланд», здесь — самая высокая плотность населения. Да, даже до сюда не единожды добирались (и не дай Бог доберутся снова!) враги, но в