— Чего горюешь? — спросил я Митрофана, когда сел в пролетку.

— Муська сбежала, — вздохнул конюх. — Я тока на базаре замешкался — пирожки покупал, а как вернулся — ее уже и след простыл. Вот и не ведаю — толи сама она убёгла, толи кто «помог» ей. А вы на сёдни все, барин? Домой править?

— Да, возвращаемся, — кивнул я мужику.

Второй заказ я уже выполнил. Дело на фоне предыдущих оказалось плевым. Всего-то одну кумушку нарисовать на двадцать пять лет, а не на сорок, как ей было сейчас. Впереди осталось лишь три заказа и, надеюсь, послезавтра уже домой отправлюсь. И больше сразу столько портретов рисовать не буду. Устал я столько на ногах стоять, да чужих людей выслушивать. Только по большой нужде снова возьмусь за нечто подобное. Один-два портрета в месяц будет лучше всего. Заодно и некая эксклюзивность моей работы появится.

В комнате меня уже ждал накрытый ужин. На этот раз Пелагея расстаралась. Учла предыдущие дни и заранее все подготовила. Сама она занималась учебой. Взяла с собой тот букварь, что я ей выдал, и сейчас по нему прописи заполняла. Поев, я снова попросил ее сделать мне массаж. Но сегодня уже усталость была не столь сильной, как вчера, поэтому массаж плавно перетек кое во что поинтереснее.

Утром мне пришлось встать пораньше. Сегодня заказчик жил вне города в собственном поместье. И это был единственный мужчина, после него только двух дам останется нарисовать и на том все пока закончится.

Канарейкин Виталий Мстиславович был помещиком. Не знаю, насколько хорошо шли дела в его хозяйстве, но конкретно свой особняк он обставил роскошно. Дорогие персидские ковры на полу, одна из стен в зале украшена несколькими головами животных — волк, зубр, лиса и даже кабан нашелся. В углу стояло чучело медведя, вставшего на задние лапы. Был большой камин, в котором казалось можно целого поросенка зажарить. Что удивительно — жил он один, хотя ему всего лет тридцать было. Я уже стал привыкать, что у всех здесь есть родственники, и думал, что в одиночку лишь мещане бедные живут. Крестьяне всегда подворьями, у любого дворянина родни — целый вагон как ближней, так и дальней. И лишь городские жители могут отгородиться от остальных людей стенами маленькой квартиры или комнаты. Но нет, Виталий Мстиславович тут меня удивил.

Расспрашивать его, как так получилось, я не стал. Не нашел удачного момента, а потом и не до расспросов стало. Потому что заказ у него был весьма необычным.

— Хочу, чтобы вы меня как султана какого в объятиях своего гарема написали, — с самодовольной улыбкой на лице сказал он.

Сам Канарейкин к слову красавцем не был. Низенький, сутулый с пивным брюшком и залысиной.

Свои слова о гареме он дополнил тремя девушками, которые вышли в зал. На них оказалось довольно мало одежды, да и та напоминала восточные мотивы — тонкие атласные ткани не были сшиты вместе. Скорее их просто намотали поверх тела. В волосах у некоторых были цветы, на шее у двух девиц красовались красивые кулоны.

— Это из цветника госпожи Совиной, — поделился он, увидев мой изумленный взгляд.

Я успел отвыкнуть от столь откровенных нарядов. Да и просто от того, что на девушках может быть надето что-то помимо привычного сарафана.

— Пятьдесят серебряных рублей — за одного человека, — напомнил я мужчине. — С девушками это двести будет.

— Вы о чем? — искренне удивился помещик. — Это же ночные бабочки, а не люди. Считайте их деталью интерьера. За то, что вы кроме меня еще и диван нарисуете или ковер — вы же не берете дополнительной цены?

Меня такое отношение к девушкам покоробило.

— Проработка лиц и тела — кропотливый процесс, — решил я не вступать в спор по правам человека. — И это гораздо труднее, чем нарисовать диван или ковер. Тем более красивых девушек, да еще в таких нарядах. Но если хотите, я буду рисовать их как деталь интерьера, не вдаваясь в детали. Но тогда не могу вам обещать, что вы будете изображены сидящим в гареме, как султан, а не в окружении ярких пятен. У султанов рядом с ними люди изображаются в качестве жен и наложниц, а не… ночные бабочки, — все же не смог я не уколоть Канарейкина.

Он и внешне-то был противен, а с такими замашками тем более. Недовольно пожевав губами, Виталий Мстиславович признался:

— У меня нет таких средств.

— Тогда готов нарисовать вас одного, — пожал я плечами.

— Подождите, — замахал он руками. — Может, вы готовы принять иную оплату?

— Надеюсь, не их услугами? — кивнул я головой в сторону девушек.

— Нет, у меня другое предложение, — замотал головой мужчина, хотя мне показалось, что вначале именно так он и хотел со мной расплатиться. — Как вы относитесь к тому, чтобы принять в оплату аренду моей яхты?

— Зачем мне это? — искренне удивился я.

Стоимость аренды яхт я не знал. Да и если бы знал, то не видел смысла в покатушках. Предложи он мне ее не в аренду, а как плату — я бы еще подумал. А так… Очевидно и сам Канарейкин это понял.

— Ладно, — протянул он нехотя. — Не в аренду — навсегда.

И вот сейчас он удивил меня еще больше. В который раз.

— Вам так нужна эта картина? — не сдержал я своих эмоций.

— Да, — коротко ответил он, не вдаваясь в пояснения.

Я помнил, сколько стоили яхты в мое время. Пусть сам никогда ее не имел, но вот знакомый один у меня был, увлекающийся парусным спортом. И суммы там шли гораздо серьезнее, чем на обычные машины. Сомневаюсь, что сейчас яхты стоят дешевле. Их ведь собирать еще сложнее. И двести рублей — это продажа почти за бесценок.

— Хотелось бы сначала увидеть ее, —