В этот день они провели серию новых экспериментов. Иван, чувствуя растущее доверие Ермольевой, решился на еще один рискованный шаг. Он осторожно, в форме гипотезы, предложил методику экстракции и очистки пенициллина с использованием органических растворителей — этилацетата и хлороформа.

— Интересная мысль, — задумчиво сказала Ермольева. — Логика есть. Но откуда у вас, студента, такие познания в химической технологии?

— Я много читал, Зинаида Виссарионовна, — уклончиво ответил Иван. — И у меня хороший химик в команде. Миша может просчитать все детали.

Миша, услышав свое имя, поднял голову от чертежей и увлеченно кивнул:

— Да, да! Я уже думал о чем-то подобном! Мы можем попробовать!

Работа закипела с новой силой. Катя взяла на себя документацию всех процессов, а Сашка, как всегда, оказался незаменимым организатором — доставал через свои комсомольские связи дефицитные реактивы, организовывал доставку оборудования, то, что не давали «официально».

К концу дня, уставшие, но довольные, они сидели в лаборатории и пили чай из громадного эмалированного чайника.

— Знаете, — сказала Ермольева, — я сегодня писала отчет в Наркомздрав. И впервые за долгое время чувствую, что мы действительно на пороге чего-то великого. Не гипотетического, а реального.

Вечером Иван нашел время зайти к Жданову. Тот как раз заканчивал работу с препаратами.

— А, Борисов! — встретил он его. — Слышал, у Ермольевой кипит работа. И про ваши успехи со шприцем тоже известно. Поздравляю. Теперь ко мне пришли с предложением рассмотреть вашу следующую идею — ту самую капельницу.

Иван почувствовал прилив надежды.

— Да, Дмитрий Аркадьевич. После успеха со шприцем, я думаю, шансы…

— Шансы есть, — перебил его Жданов. — Но будьте готовы к тому, что сопротивление будет сильнее. Шприц — это относительно просто. А ваша система для внутривенных вливаний… это уже серьезная медицинская технология. Консерваторы будут противодействовать еще яростнее. И не только Орлова.

— Я готов, — твердо сказал Иван.

— И я в вас не сомневаюсь, — улыбнулся Жданов. — Но одних знаний и упорства мало. Нужны союзники. И, простите за цинизм, нужно «правильное» оформление. Мы подадим это не как революционное изобретение студента, а как логическое развитие работ по парентеральному питанию, которые ведутся в рамках моей кафедры. С вами, конечно, как с соавтором.

Иван понял, что Жданов не просто покровительствует ему, а ведет сложную стратегическую игру, встраивая его изобретения в существующую научную систему. Это был мудрый ход.

— Я согласен, Дмитрий Аркадьевич. И благодарен за поддержку.

— Так, — Жданов потер руки. — Тогда займемся подготовкой документов. И, Лев… — он посмотрел на Ивана поверх очков, — будьте осторожнее с высказываниями. Мне донеслись слухи, что вы позволяете себе… скептические замечания о некоторых политических процессах.

Иван похолодел. Донос поступил быстро. Возможно, это была работа Леши, а возможно — кто-то другой.

— Я понимаю, — кивнул он. — Больше не повторится.

Выйдя от Жданова, Иван направился в свою старую, маленькую лабораторию, где они начинали работу с пенициллином. Здесь, в тишине и уединении, он достал свой блокнот и снова открыл список лекарств, которые должны были изменить историю.

К уже имевшимся пунктам он добавил новые, тщательно взвешивая, что может быть реализовано в ближайшие годы:

«Сульфаниламиды», — вывел он первым пунктом. «Пронтозил» Домагка. Первые настоящие антибактериальные препараты. Немцы уже вовсю работают, но в СССР их еще нет. Нужно подкинуть идею Ермольевой или Жданову. Химическая структура относительно проста.

«Антигистаминные препараты» — для борьбы с аллергическими реакциями, шоком. В 1937 году французы синтезируют первый препарат этой группы. Можно попытаться ускорить.

«Противосудорожные» — фенобарбитал уже известен, но нужны более совершенные средства для лечения эпилепсии и последствий черепно-мозговых травм, которых на войне будет множество.

«Синтетические заменители плазмы» — препараты на основе полиглюкина. Спасение для раненых с большой кровопотерей, когда донорской крови не хватает.

«Витамины» — массовые авитаминозы были бичом и армии, и гражданского населения. Промышленный синтез витамина C, B1…

«Стрептомицин» Ваксмана. Для лечения туберкулеза. Сейчас от чахотки умирают пачками. Это будет революция.

«Антикоагулянты». Гепарин. Нефракционированный. Для профилактики тромбозов после ранений и операций.

«Противомалярийные препараты». Хлорохин. Война будет не только на севере.

«Анальгетики». Не только морфин. Нужно что-то менее аддиктивное. Может, подтолкнуть к изучению структуры… но здесь надо быть крайне осторожным.

Он сидел, погруженный в свои мысли, когда дверь скрипнула. На пороге стояла Катя.

— Я знала, что ты здесь, — тихо сказала она. — Ты всегда приходишь сюда, когда тебе нужно подумать.

Она подошла и села рядом, не глядя на его записи.

— Сегодня сложный день был, — сказал Иван, закрывая блокнот.

— Я знаю. Но ты не один. Помни это.

Она обняла его, и в этом простом жесте была такая сила, что ледяной ком внутри него начал понемногу таять.

— Спасибо, Катя. За все.

Они сидели так в тишине, в свете одинокой лампы, за стенами которой лежал огромный, темный, заснеженный город — город, который через несколько лет должен будет пережить страшнейшую в своей истории блокаду. Иван сжал кулаки. Он должен был успеть. Он создаст эти лекарства. Он подготовит медицину к испытаниям. Он спасет если не всех, то как можно больше.

Он посмотрел на Катю и понял, что сражается не только за абстрактное будущее. Он сражается за нее, за Сашку, за Мишу, даже за Лешу. За эту хрупкую, сложную, но настоящую жизнь, которая стала его жизнью.

«Успеем, — с внезапной железной уверенностью подумал он. — Мы обязаны успеть».

Мороз за окном крепчал, достигая рекордных отметок. Январь 1934 года был на редкость суровым. Но внутри маленькой лаборатории, где плесень побеждала бактерии, а любовь побеждала страх, было тепло.

Поздним вечером Иван остался один в новой, еще пахнущей стружкой лаборатории. Тишина здесь была особенной, густой и звонкой, нарушаемой лишь редким потрескиванием морозного дерева за окном.

Он подошел к столу, где стояли их главные сокровища — колбы и чашки Петри с золотистой, благородной плесенью. Заводя руку в карман, он нащупал сложенный листок — чертеж автоматического дозатора для питательной среды, следующего шага в индустриализации их кустарного производства.

Но мысли его уносились дальше. Гораздо дальше. Шприц — это победа. Пенициллин — это грядущий прорыв. Но что дальше? Война. Она была его главным кошмаром и главным оправданием.

Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза. В голове выстраивалась грандиозная, пугающая своей сложностью схема. Три фронта, на которых ему предстояло сражаться одновременно: научный прорыв