Его голос звучал ровно, почти монотонно, без тени сомнения или колебания. Как если бы он говорил о чём—то обыденном, о чём не стоило долго размышлять.

Варвара слегка склонила голову, изучая его лицо, но Белоусов не отвёл взгляд. Она знала этот тон – не оставляющий пространства для дискуссий, не подразумевающий возражений. Её пальцы медленно сжались в кулак, но она промолчала, позволяя говорить другим.

Рядом с ней Дмитрий нахмурился, напряжение проступило в его челюсти, в том, как он чуть подался вперёд, пытаясь уловить хоть малейший намёк на возможность что—то изменить.

– То есть… Всё, что мы сделали, всё, через что мы прошли – просто исчезнет?

В его голосе звучала не только усталость, но и недоумение. Неужели можно стереть всё так легко, будто ничего и не было? Ему казалось, что их борьба, все эти недели, каждая жертва, каждый их шаг должны были хоть что—то значить. Но теперь его вынуждали принять, что всё это окажется в папках, которые никто больше не откроет.

Чиновник, сидевший по левую руку от Белоусова, с лёгким раздражением поправил очки, передвинул стопку документов, раскрыл тонкую папку с записями. Он не спешил отвечать, будто подчёркивая тем самым собственную значимость в этом разговоре.

– Исчезнет. Официально этого не существовало.

Он произнёс это так, словно объяснял очевидное, как будто отсутствие в документах означает отсутствие в реальности. Дмитрий сжал губы, едва заметно покачал головой:

– Но мы—то знаем, что это было.

– Вы знаете. Мы знаем. Но этого недостаточно, чтобы изменить существующую систему, – чиновник закрыл папку, сложив руки на столе. – Есть вещи, о которых не пишут в новостях и не обсуждают в кабинетах. Это – одна из них.

Он говорил уверенно, но без особого интереса. Для него это было просто очередное дело, которому уже нашли место в системе.

– Вы же понимаете, что это не конец? – тихо, но твёрдо произнесла Варвара.

Чиновник перевёл на неё взгляд, но не ответил сразу. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах скользнуло что—то похожее на мимолётное раздражение.

– Конец – это то, что фиксируют в отчётах. А что происходит дальше – уже не наша забота.

Белоусов чуть заметно сжал пальцы и постучал ими по поверхности стола, словно давая понять, что разговор затягивается:

– Мы выполнили свою работу.

– Мы закрыли портал. Мы уничтожили секту. Но что, если они восстановят свои позиции? Что, если Лифтаскар найдёт новый путь? – голос Виталия звучал сдержанно, но в его взгляде не было сомнений.

Чиновник снова поправил очки, сделал короткую паузу, а затем чуть наклонился вперёд, словно объясняя что—то особенно упрямым детям.

– Если это произойдёт, то это будет уже другим делом. И им займутся, вероятно, другие люди.

Наступило молчание, в котором всем стало ясно: они больше не являются частью этой истории. Их вытеснили, их лишили права довести начатое до конца. Всё, что они сделали, превратилось в закрытую страницу, которую никто не собирался перечитывать.

Лиза всё это время молчала, но теперь подняла взгляд и заговорила впервые:

– Мы должны были узнать правду, чтобы её скрыли?

Чиновник вздохнул, сложил руки в замок, посмотрел на неё так, будто разговаривал с человеком, который слишком поздно осознал, в какую игру его втянули.

– Иногда правда – это роскошь, которую нельзя себе позволить.

Лиза покачала головой.

– То есть мы просто вычёркиваем всё, что было? А что насчёт тех, кто погиб? Тех, кто не вернулся? Они тоже не существовали?

– Никто не просит вас забывать. Но помнить – это одно, а действовать – совсем другое.

– То, что нельзя изменить, должно быть предано забвению? – голос Варвары прозвучал спокойно, но в её глазах было холодное несогласие.

– Это называется реальностью, товарищ Смолина.

Молчание стало особенно тяжёлым. Они понимали, что их роль в этой истории закончилась. Они сделали то, что должны были сделать, но теперь у них отбирали даже право оглянуться назад.

Правительство всегда знало, как хоронить правду. И сегодня они наблюдали этот процесс воочию.

Лиза сжала пальцы, её лицо оставалось бесстрастным, но в глазах вспыхнула едва сдерживаемая ярость. Она смотрела на чиновника, ожидая объяснений, которых никто не собирался давать. Воздух в комнате стал ещё тяжелее, будто застыв между тем, что уже сказано, и тем, что никто не осмеливался произнести вслух.

– А как же остальные? – её голос прозвучал ровно, но под этой сдержанностью чувствовалось напряжение. – Секта же не только в России!

Она не задавала этот вопрос ради риторики. Это был вызов. Ей не хотелось верить, что всё закончится именно так – под грифом секретности, в молчаливом согласии с тем, что за пределами этой комнаты продолжит существовать нечто, что никто не рискнёт остановить.

Виталий, до этого молча наблюдавший за обменом репликами, резко повернул голову к чиновнику. В его взгляде не было удивления – только холодное раздражение, выданное напряжённой линией губ и чуть сжатой челюстью.

– Да, мы уничтожили их здесь. Но в других странах? – его голос прозвучал негромко, но достаточно отчётливо, чтобы в комнате повисло ощущение неизбежности этого вопроса.

Чиновник медленно перевёл взгляд на Виталия. Его лицо оставалось непроницаемым, в нём не было ни страха, ни желания оправдываться, ни даже следа недовольства. Он пожал плечами, легко, беззаботно, словно отвечая на нечто несущественное.

– Мы не можем признать существование Лифтаскара. Даже если там ещё работают группы.

Он не стал пояснять, что это значит. Не сказал прямо, что никто не будет бороться дальше. Не добавил, что этим всё заканчивается, но все это понимали. Между строк читалось молчаливое «Это больше не наша проблема».

Лиза смотрела на него, как будто пытаясь разглядеть в этой холодной уверенности хоть тень сомнения. Но чиновник не отводил глаз, его поза оставалась расслабленной, как у человека, знающего, что слова, сказанные им сейчас, уже закреплены где—то в закрытых документах. Они не оспариваются, не обсуждаются – они просто констатируют реальность.

В комнате стало так тихо, что казалось, будто в ней разом погас весь звук. Только ровное дыхание и редкие движения выдавали, что время ещё не остановилось.

Варвара слегка качнулась вперёд, её пальцы неторопливо сложились в замок на столе. Она не отрывала взгляда от лица чиновника, её голос прозвучал тихо, почти бесцветно, но от этого только сильнее.

– Значит, всё, что мы сделали, было зря?

Вопрос не был обвинением. Скорее, в нём чувствовалась простая, пугающая логика. Она не повышала голоса, не смотрела по сторонам в поисках поддержки. Она просто ждала ответа.

Белоусов на мгновение отвёл глаза,